Годы странствий

 Ариатические волны, 
 О Брента! нет, увижу вас, 
 И, вдохновенья снова полный, 
 У слышу ваш волшебный глас!

Пушкин. "Евгений Онегин".

Путь Глинки в Италию лежал через различные города и страны. Из окна дорожных карет и дилижансов, в гостиницах и на улицах незнакомых городов видел он новых людей, наблюдал их жизнь и нравы. Через Варшаву он отправился в Дрезден и совершил большое путешествие по Германии.

Ни дорожная усталость, ни пестрая смена впечатлений не могли заставить Глинку хоть на время позабыть о музыке. Везде, где во время остановок для обеда или ночлега находил он фортепиано, начинала звучать музыка. Его спутником был Николай Кузьмич Иванов, певец-тенор, ехавший в Италию для усовершенствования в искусстве пения. Глинка, Иванов и ехавший вместе с ними студент, у которого был неплохой бас, составили отличный вокальный ансамбль. Трио и хоровые номера из модной тогда оперы Вебера "Волшебный стрелок" в их исполнении очень нравились хозяевам и жильцам гостиниц в маленьких немецких городках.

В одном из курортных городов Германии Глинка и Иванов пошли в оперный театр. Шла опера Бетховена "Фиделио". Увертюра этой оперы была хорошо известна Глинке еще со времени его занятий с дядюшкиным оркестром, самую же оперу он знал только понаслышке. История мужественного Флорестана, заключенного в тюрьму за то, что он поднял свой голос против тирании, его страдания и неожиданное освобождение, светлый образ его верной жены Леоноры, проникшей в мрачное подземелье в мужском одеянии, - все это, а в особенности музыка Бетховена, потрясло Глинку своей строгой, трагической красотой. Вот такой и должна быть опера, думалось Глинке, она должна будить в человеке самое лучшее, звать его к подвигу, воспевать самоотверженность и верность.

Лишь в начале осени достиг Глинка Италии - конечной цели своего путешествия. Местом постоянного жительства он выбрал Милан, откуда совершал поездки в Рим, Неаполь и другие города. Милан славился многими достопримечательностями. Путешественники, приезжавшие туда, спешили увидеть прежде всего знаменитый Миланский собор - один из красивейших архитектурных памятников в мире. Огромное здание из белого мрамора казалось необычайно легким и стройным: так упруго устремлялись ввысь его башни и стрельчатые арки. Около двух тысяч изумительных статуй украшало собор.

Из окна гостиницы, где остановился Глинка, беломраморный собор и площадь вокруг него были хорошо видны. Глинка часто любовался этим зрелищем, особенно прекрасным в летние лунные ночи.

Второй достопримечательностью Милана был театр "La Scala".^* Существовал в Милане и еще один театр, "Сагсапо", соперничавший с "La Scala". Как только начался сезон, Глинка смог услышать в Милане пение прославленного итальянского тенора Джованни Баттиста Рубини, певиц Джудитту Пасту и Джудитту Гризи (сопрано и меццо-сопрано).

^* (Scala - лестница (итал.). Театр стоял на месте сгоревшей церкви, построенной в честь бракосочетания одной из представительниц итальянского аристократического рода делла Скала, имевшего в своем гербе лестницу. Так слово "лестница" перешло из родового имени в название церкви ("Санта Мария делла Скала"), а затем в название театра.)

Особым успехом у слушателей пользовались тогда оперы трех итальянских композиторов: Россини, Беллини и Доницетти.

В те годы едва ли не самым почитаемым, и уж во всяком случае - самым популярным в Италии композитором был Джоаккино Россини. Его оперы шли на всех европейских сценах, ставились они и в России. В октябре того же 1830 года Пушкин писал в "Путешествии Онегина":

 Но уж темнеет вечер синий, 
 Пора нам в оперу скорей: 
 Там упоительный Россини, 
 Европы баловень - Орфей. 
 Не внемля критике суровой, 
 Он вечно тот же, вечно новый, 
 Он звуки льет - они кипят, 
 Они текут, они горят...

К моменту приезда Глинки Россини уже покинул Италию и переехал в Париж, так что встретиться им не пришлось. Зато Глинка познакомился с Беллини, чей талант он ценил очень высоко. "...Провожу время в театре с Беллини и компанией", - писал он в 1833 году своему и пушкинскому приятелю Сергею Александровичу Соболевскому после одной из репетиций беллиниевской "Беатриче ди Тенда".

К сожалению, знакомству этому не суждено было стать долгим. Через два года Беллини внезапно умер в возрасте тридцати двух лет.

Глинка много путешествовал по Италии. Иногда он странствовал один, иногда его спутником был тенор Николай Кузьмич Иванов, приехавший вместе с ним из Петербурга. В Италии Глинка встретился еще с одним из своих петербургских знакомых - Евгением Петровичем Штеричем, страстно любившим музыку. Вероятно, во всем Милане не было более усердных посетителей оперных театров, чем Глинка и Штерич.

Глинка побывал в Риме - "вечном городе", где чуть ли не каждая улица и площадь хранили память о давно прошедших временах. Развалины храмов, триумфальные арки, воздвигнутые в честь римских императоров, огромный амфитеатр, вмещавший когда-то около пятидесяти тысяч зрителей, - все это говорило о былом великолепии Древнего Рима, силой оружия подчинившего себе почти весь мир.

А рядом с этими полуразрушенными памятниками высились памятники Рима католического, средоточия церковной власти, сменившей власть императоров и полководцев. Центром этого Рима стал храм святого Петра - огромное сооружение, строившееся более столетия и украшенное статуями и мозаиками известнейших итальянских мастеров. Огромный купол храма, увенчанный крестом, виднелся отовсюду, и ни одно из сооружений более позднего времени не могло соперничать с ним. Глинка осматривал все эти достопримечательности вместе с молодым русским ученым и поэтом Степаном Петровичем Шевыревым, приехавшим в Италию на год раньше него. Шевырев был знатоком и горячим поклонником итальянского искусства и литературы. Незадолго до встречи с Глинкой в Риме он написал цикл стихотворений об Италии. Вспоминая историю величия и падения Древнего Рима, Шевырев прославлял бессмертие его искусства:

 И Колизей, и мрачный Пантеон, 
 И храм Петра стоят перед веками. 
 В дар вечности обрек твои труды
 С тобой времен условившийся гений, 
 Как шествия великого следы, 
 Не стертые потопом изменений.

Глинка побывал и на юге Италии, в солнечном Неаполе. Пальмы и кактусы по дороге в Неаполь живо напомнили Глинке его детские мечты о далеких путешествиях к тропикам.

Среди виденных Глинкой итальянских городов ему особенно запомнилась Венеция, необыкновенный город с тихими улицами-каналами, по которым скользили легкие гондолы, заменявшие венецианцам экипажи.

Герцен, посетив этот город, писал: "Построить город там, где город построить нельзя, - само по себе безумие; но построить так один из изящнейших, грандиознейших городов - гениальное безумие. Вода, море, их блеск и мерцание обязывают к особой пышности.

...Земли нет, деревьев нет - что за беда, давайте еще больше резных каменьев, больше орнаментов, золота, мозаики, ваянья, картин, фресок".

Бродя по мостам и площадям Венеции, разъезжая на гондоле по каналам, Глинка мог любоваться великолепными дворцами и храмами, выстроенными в ту пору, когда Венеция была могущественной республикой, "владычицей Адриатики". С тех пор прошло более трехсот лет. Венеция утратила былое величие, население ее сократилось почти вдвое, многие здания опустели, а тишина прекрасного города напоминала тишину музея.

Но вся эта пестрая смена впечатлений от картин живописной природы, городов, дворцов, музеев, разнообразных встреч не заглушала в молодом путешественнике его страстной любви к музыке. Глинка слушал музыку не только в итальянских театрах, он слушал ее всюду и чаще всего в исполнении певцов-любителей, охотно выступая на музыкальных вечерах в домах своих знакомых. Исполнение им своих сочинений на рояле приводило в восторг слушателей, и слава о "русском маэстро" распространялась все шире. Знаменитые певцы просили его писать для них арии, сочинения Глинки выходили в самом крупном итальянском издательстве Рикорди.

Он встречался и с музыкантами-иностранцами, так же, как и он сам, путешествовавшими по Италии: с Феликсом Мендельсоном и Гектором Берлиозом. Трудно было представить себе более противоположные натуры, чем всегда уравновешенный Мендельсон, восхищавшийся искусством Италии, особенно музыкой старых итальянских мастеров, звучавшей в католических храмах, и порывистый, нервный, вечно беспокойный Берлиоз. Молодой француз ценил в Италии не столько художественные впечатления, сколько ее природу, но не те солнечные и ласковые прибрежные места, которые более всего манили путешественников, а полудикие горные края, скалы, обрывы, редкие деревушки.

Эти встречи тогда показались Глинке только одним из многочисленных итальянских впечатлений. Он не мог предвидеть, что жизнь еще раз сведет его с Берлиозом и что их свяжет искренняя, настоящая дружба.

В Италии Глинка написал немало сочинений, но ни одно из них не отражает так непосредственно итальянских впечатлений, как романс "Венецианская ночь". Первая мысль об этом сочинении возникла у Глинки однажды в теплую лунную ночь, когда он жил в уютной и чистой гостинице около собора в Милане. Сидя на балконе со своим петербургским знакомым Феофилом Матвеевичем Толстым, тоже путешествовавшим по Италии, любуясь красотой лунной ночи и вдыхая ароматный воздух, Глинка говорил о том, что "душевное настроение", производимое зрелищем, "целиком можно выразить музыкою", и о своем желании выразить в музыке все, что он сейчас видит и чувствует. Собеседник Глинки посмеялся над его стремлением передать в музыке лунный свет и ароматы ночи. Но Глинка не забыл ни этого вечера, ни своего намерения. В письме к Толстому он написал: "А помнишь ли наш разговор на балконе? Я стою на своем и непременно передам звуками если не самую картинку, то впечатление, производимое подобною обстановкою".

И композитор блистательно осуществил задуманное.

Стихотворение поэта Ивана Ивановича Козлова показалось Глинке подходящим для его замысла. Необычна была судьба этого поэта. Блестящий гвардейский офицер, красавец и щеголь, он еще в молодости был сражен страшным недугом: потерял зрение и способность двигаться из-за паралича ног. У слепого и обреченного на неподвижность человека остались только духовные радости. Козлов стал поэтом, и, как ни странно, стихи его привлекали богатством и яркостью зрительных образов, он как бы старался всеми силами удержать в своей памяти красочное, многоцветное великолепие мира, теперь навсегда погрузившегося для него во мрак.

Таким было и стихотворение "Венецианская ночь". Глинка написал на эти слова один из самых пленительных своих романсов. Он выбрал популярную в итальянской музыке форму баркаролы - песни на воде, с ее "покачивающимся" ритмом. Но в музыке этого романса слышно, что написана она не итальянцем. В баркароле ясно ощутим почерк русского композитора, так же как черты русского искусства ощутимы в итальянских пейзажах, написанных Брюлловым или Щедриным.

Мягкие переливы мелодии, плавное, как спокойные волны, колыхание в партии фортепиано - вся эта светлая, полная безмятежной радости и неги музыка запечатлела одну из счастливых, ничем не омраченных минут в жизни композитора.

Но жизнь Глинки в Италии далеко не всегда была безоблачной. Он часто болел. Надежда на то, что его слабое от природы здоровье окрепнет в итальянском климате, не оправдалась. Иногда физические страдания были настолько сильны, что даже наводили на мысль о смерти. Но и в такие минуты жажда творчества не оставляла Глинку. Борясь со своей болезнью, он написал произведение, куда вложил и все свое отчаяние, и всю жажду жизни и счастья. Это было "Патетическое трио" для фортепиано, кларнета и фагота.

Все чаще и чаще вспоминалась родина, ее природа, неяркая и непышная, совсем не похожая на красочную, нарядную природу Италии, но всегда родная и милая. И когда, импровизируя по вечерам за фортепиано, Глинка вспоминал Россию, под его пальцами рождались мелодии, напоминающие родные и любимые русские песни. Это были первые наброски еще не оформившегося творческого замысла, который даже самому Глинке казался иногда чересчур смелым. Он мечтал о создании русской оперы, русской и по сюжету и по музыке. Глинка искал сюжет, перебирая в памяти различные литературные произведения. Но ни одно не казалось ему вполне подходящим.

В конце июля 1833 года композитор простился с Италией. Зиму и весну он провел в Берлине, посвятив их серьезным музыкальным занятиям. В это время он уже овладел всеми трудностями сложного искусства композиции. Ведь учился Глинка и тогда, когда занимался с оркестром в имении шмаковского дядюшки, и тогда, когда, вслушиваясь в пение известных певцов, старался сочинять музыку так, чтобы певец мог показать всю красоту своего голоса. Но ему нужно было систематизировать свои знания. Этим и занялся знаток музыкального искусства, известный ученый Зигфрид Ден.

Ден был широко и разносторонне образованным музыкантом, одинаково сведущим как в вопросах теории и истории музыки, так и в технике композиции. Постоянно выступая рецензентом музыкальной газеты, он не мог не быть в курсе всей современной музыкальной жизни. Педагогический метод Дена не имел ничего общего с сухим теоретизированием. На каждом уроке приводились примеры из сочинений великих мастеров музыкального искусства, и это лучше всяких отвлеченных правил объясняло ученикам тайны композиции. Талант и пытливый ум нового ученика вызвали искреннюю симпатию Дена, и они быстро подружились, тем более что и разница в возрасте была невелика: Ден был всего на пять лет старше Глинки.

Для своего русского ученика Ден написал краткое изложение основ музыкальной теории. Глинка очень дорожил этими тетрадями и впоследствии он подарил их своему другу - композитору Александру Сергеевичу Даргомыжскому.

Нескольких месяцев занятий было достаточно, чтобы приобретенные Глинкой знания сложились в стройную систему. Теперь он был во всеоружии и мог приступить к выполнению своей заветной мечты - созданию оперы.