Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Пушкин. "19 октября".
Когда дорожный возок, не слишком изящное, но добротное изделие Новоспасского каретника, миновал заставу и покатил, переваливаясь, по широким петербургским улицам, глазам Миши Глинки представилось зрелище, поразившее его своей новизной. Он еще не бывал в таких больших городах; то, что он увидел, никак не походило ни на разбросанный, напоминающий большое село Орел, ни даже на живописный Смоленск. В Смоленске особенно запомнился старинный кремль с пострадавшими от времени, но величавыми и мощными стенами, с древним пятиглавым собором, который не уступал по красоте прославленным соборам Новгорода Великого.
Петербург изумил юного Глинку красотой строгих и соразмерных пропорций, правильностью широких и просторных улиц и площадей, непохожих на живописные раскидистые просторы старых русских городов. Огромные, величественные здания Петербурга, торжественно возвышавшиеся, не стесняя и не заслоняя друг друга, могли поразить не только воспитанного в глуши мальчика, но и самого взыскательного и бывалого наблюдателя. Петербург недаром называли Северной Пальмирой, именем древнего города, славившегося во всем мире красотой своих зданий.
Иван Николаевич Глинка, отец композитора. С портрета И. Вернера. 1803 г.
Во всем мире славился и Петербург, которому в то время было всего сто с небольшим лет. Город быстро рос, застраивался, становился все красивее и величественнее. Здесь было где развернуться гению зодчих, возводивших дворцы и верфи, храмы и портовые сооружения.
Когда Глинка приехал в Петербург, город продолжал строиться и украшаться. Тяжеловесная роскошь Зимнего дворца, а на другом берегу Невы легко и упруго взлетающий к небу шпиль Петропавловской крепости, законченный несколько лет назад зодчим Воронихиным Казанский собор, охвативший целую площадь полукружием своих колоннад, - всем этим северная столица могла поспорить с красивейшими городами мира. А на Сенатской площади на гранитной скале высился "Медный всадник" - бессмертное творение скульптора Фальконе, воплощение неудержимого стремления вдаль, вперед. Здесь, в Петербурге, будущий композитор распростился со своим детством. Он выдержал экзамен в только что открывшийся Благородный пансион при Педагогическом институте.
Евгения Андреевна Глинка, мать коипозитора. С портрета И. Вернера. 1803 г.
Любознательный мальчик получил теперь возможность удовлетворить свое тяготение к географии и естественным наукам, пробудившееся еще в Новоспасском, во время чтения "Истории о странствиях вообще..."
Естественную историю в пансионе преподавал профессор Я. Г. Зембницкий, лекции которого воспитанники всегда слушали с великим удовольствием. Еще интереснее были посещения вместе с Зембницким "кунсткамеры" - музея редкостей, основанного Петром Первым. Здесь Глинка мог видеть коллекции, собранные знаменитыми путешественниками, уже знакомыми ему по книгам.
Глинка с матерью и сестрой Пелагеей. С табакерки. 1817 г.
Профессор статистики и географии К. И. Арсеньев был разносторонне одаренным человеком. Он обладал великолепной памятью и говорил о деятелях прошлого так, как будто лично с ними встречался и знал малейшие подробности их жизни.
Живя на частной квартире, в том же доме у Калинкина моста, где помещался пансион, Глинка пользовался несколько большей свободой, чем другие воспитанники. Комната его скоро стала центром, где собирались самые живые и любознательные ученики пансиона, чтобы поговорить и поспорить и о пансионских делах, и о том, что происходило за стенами пансиона и просачивалось сквозь них, несмотря на бдительность начальства.
Дом Глинок в Новоспасском. С рисунка Е. Врангель
Постоянное любопытство и интерес вызывал у воспитанников гувернер Глинки и трех его товарищей, молодой преподаватель русской словесности Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Любимый лицейский товарищ Пушкина, одаренный и высокообразованный человек, страстно влюбленный в русскую литературу, пламенный патриот, несмотря на иностранное свое имя и происхождение, Кюхельбекер пользовался у пансионского начальства репутацией чудака и сумасброда. На первых порах подсмеивались над ним и ученики, но безошибочная отзывчивость молодости на всякое честное и чистое слово скоро сделала Кюхельбекера одним из самых любимых преподавателей. Общение его с учениками не ограничивалось чтением лекций, он стремился использовать всякий повод для того, чтобы пробудить в юных умах способность критически мыслить и разбираться не только в "словесности", но и в самой действительности. Кюхельбекер организовал в пансионе литературное общество, куда вошли воспитанники с наиболее яркими художественными интересами. Среди них были Глинка и Лев Пушкин, младший брат поэта.
Великолепный знаток поэзии - русской и зарубежной, древней и новейшей - Кюхельбекер особенно любил Пушкина как поэта и как человека. Превыше всего он ценил поэму "Руслан и Людмила". Ни одно из сочинений Пушкина не вызвало в свое время так много споров, как эта поэма, вышедшая в свет в 1820 году. Некоторыми критиками она была жестоко и грубо раскритикована за внесение "простонародности" в высокий жанр поэмы. А именно эта "простонародность" и восхищала Вильгельма Карловича в свободном пушкинском пересказе мотивов старинных народных сказок. Знакомил Кюхельбекер некоторых своих питомцев и с вольнолюбивыми стихами поэта.
Зал в доме Глинок в Новоспасском. С рисунка Е. Врангель
Глинка скоро почувствовал самую нежную привязанность к своему гувернеру.
Не только Кюхельбекер, а и некоторые другие преподаватели Благородного пансиона стремились будить мысль в юных воспитанниках. Профессор Александр Петрович Куницын (он был и одним из учителей Пушкина в Царскосельском лицее), читавший лекции по основам права, смело говорил своим ученикам о естественных правах человека, открыто выступал против закрепощения народа, против тирании самодержавной власти. Он заставлял слушателей задуматься над общественным устройством России того времени, над бесправием народа...
Церковь в Новоспасском (фото)
Недаром, вспоминая лицейские годы,
Пушкин посвятил Куницыну такие строки:
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена.*
* (Строфа стихотворения "19 октября 1825 г.", не вошедшая в окончательный текст.)
Общим с Пушкиным учителем Глинки был и профессор Александр Иванович Галич, читавший лекции по истории философии.
Петербург, Аничков мост. С литографии. 1840-е гг.
Три таких "вольнодумца", как Кюхельбекер, Куницын и Галич (а к ним можно прибавить и еще некоторые имена), конечно, не могли долго продержаться в стенах учебного заведения того времени. Слух об опасных идеях, проповедуемых с кафедр Педагогического института и Благородного пансиона, распространялся все шире, и наконец последовал крах.
Толчком к этому послужило чтение Кюхельбекером его стихотворения "Поэты" в Вольном обществе любителей российской словесности. Узнав о ссылке Пушкина, только что блистательно дебютировавшего своей поэмой "Руслан и Людмила", Кюхельбекер написал пылкое стихотворение о тернистой дороге поэтов, о зависти и несправедливости "злодеев и глупцов", отравлявших жизнь вдохновенным художникам. Зависти и коварству поэт противопоставлял прославление чистой, бескорыстной дружбы, связывающей людей, преданных искусству:
Петербург, Большой театр. С акварели. 1836 г.
Так! не умрет и наш союз,
Свободный, радостный и гордый,
И в счастьи и в несчастьи твердый,
Союз любимцев вечных Муз!*
* (Строфы полузабытых стихов Кюхельбекера возродились в наши дни: их взял Д. Шостакович для текста одной из частей своей Четырнадцатой симфонии.)
Вспоминая великих поэтов прошлого - Тассо, Мильтона, Шиллера, - Кюхельбекер говорил в этом стихотворении и о современниках. К лицейскому товарищу Пушкину, перед гением которого он преклонялся, обращены такие строки:
И ты - наш юный Корифей,
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?
Стихи были напечатаны. "Филина и Врана" - это было уж слишком; простить другу опального поэта такие слова, адресованные клеветникам и доносчикам, было не в обычаях того времени.
Шарль Майер. С литографии А. Баумана. 1853 г.
Педагогическая деятельность Кюхельбекера тут и закончилась: по доносу на имя министра внутренних дел он был отчислен из состава преподавателей пансиона.
Воспитанники не хотели примириться с его увольнением, и в классе, где учился Лев Пушкин, вспыхнул "бунт". Лев Пушкин, вспыльчивый и порывистый, видимо, решил отомстить не только за любимого учителя, но и за сосланного брата.
Джон Фильд. С гравюры Г. Янова
"Бунт", учиненный мальчиками-пансионерами, оказался достаточным предлогом для строжайшего расследования порядков в институте и пансионе. Расследование, проведенное министром просвещения и обер-прокурором Синода А. Н. Голицыным, установило, что "философские и исторические науки преподаются в духе, противном христианству", и привело к изгнанию самых одаренных и свободомыслящих профессоров.
Памятью же обо всех этих событиях остались слова княгини Тугоуховской из комедии Грибоедова "Горе от ума":
...В Петербурге Институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!!
Глинка, молчаливый и задумчивый юноша, всегда погруженный в музыкальные мечты, преданный одной музыке, не мог, однако, пройти мимо пансионских событий. Это было первое его столкновение с российской действительностью: он увидел, какая жестокая расправа уготована лучшим людям России - Пушкину, Кюхельбекеру, Куницыну, Галичу и другим. Но он не знал, что судьба сделает его свидетелем расправ еще более жестоких.
М. И. Глинка. С портрета М. Теребенева. 1824 г.
"Теперь ученье у нас в совершенном упадке", - писал Глинка родителям в 1822 году. И действительно, после изгнания передовых профессоров в пансионе воцарилась казенная, душная атмосфера. Утешением воспитанников был только добрейший подынспектор Иван Екимович Колмаков. В пансионе он прославился поначалу главным образом своими чудачествами: внимание учеников сразу привлекала его манера часто моргать глазами и одергивать всползающий куда-то вверх жилет. Говорил он отрывистыми, короткими фразами, прерывая себя любимым словечком: "довольно!". По этому поводу складывались куплеты, распеваемые на популярные мотивы, в чем принимал участие и будущий композитор. Глинка научился в совершенстве копировать Колмакова со всеми его ужимками и словечками и в течение долгих лет забавлял этим своих товарищей по пансиону. Однако при более внимательном знакомстве с Иваном Екимовичем обнаруживалось, что это человек образованный, фанатически преданный науке и одаренный незаурядным художественным вкусом.
Вильгельм Карлович Кюхельбекер. С рисунка П. Каратыгина
Музыка в пансионском обучении занимала довольно видное место, и талант Глинки мог свободно развиваться. Уроки музыки он брал у лучших петербургских учителей того времени: скрипача Франца Бёма, пианиста Джона Фильда, а затем Шарля Майера. Под их руководством созрел исполнительский талант юноши, развился музыкальный вкус. Глинка жадно ловил каждую возможность слушать музыку, в свободные дни он посещал театр, где ставились оперы и балеты прославленных французских и итальянских композиторов. Ему особенно понравилась опера "Водовоз" Луиджи Керубини. Это была правдивая история о том, как водовоз и его семья, выполняя долг благодарности и рискуя жизнью, помогли спастись супружеской чете, преследуемой всевластным министром французского двора - кардиналом Мазарини. Глинке пришелся по душе и сюжет оперы, в котором так ярко был показан скромный, непоказной героизм и нравственная чистота. Нравилась ему и музыка, то пылкая и полная драматизма, то простодушная и трогательная. Любовь к музыке Керубини Глинка сохранил на всю жизнь.
Восстание на Сенатской площади. С акварели К. Кольмана
Занятия музыкой происходили и на каникулах в Новоспасском, где Глинка музицировал с мужем гувернантки младших сестер, довольно хорошим музыкантом.
Антон Антонович Дельвиг. С литографии Бореля
В 1822 году "воспитанник Михаил Глинка" окончил Благородный пансион. На торжественном акте в день выпуска, когда лучшие из выпускников, как обычно, показывали свои таланты, он сыграл вместе со своим учителем Майером блестящий, виртуозный концерт Гуммеля. Талант молодого музыканта был замечен: слушатели почувствовали в этом исполнении нечто большее, чем просто игру одаренного дилетанта. Но родные Глинки, да и сам будущий композитор, еще не знали, что музыка станет основным делом его жизни. Все еще было впереди!