Путь [1986 Петерес Я. - Раймонд Паулс. Версии, видения, документы]

Справа - старая церковь Гертруды, слева - новый Художественный театр. Наиболее характерные для Риги монументальные здания. Между ними - семиэтажный каменный дом. Игра судьбы, но проектировал его опять же ильгюциемец - архитектор Модрис Гелзис. И в этом светло-желтом кирпичном доме вот уже почти десять лет живет Раймонд Паулс. Трехкомнатная квартира композитора и его семьи находится на самой верхотуре, и из окна комнаты маэстро видны крыши, карнизы, голуби и ... ветер. Почти до самой кровли семиэтажного дома взметнулся здесь, в центре Риги, зеленый дуб. Пощаженный Строителями. Не выкорчеванный. В зелени листвы, живой и прекрасный. Словно вступающий в Праздник песни. И снова, как в мальчишеские годы и в ранней молодости, из приоткрытого окна Раймонда Паулса вылетают в мир неуловимые птицы - рожденные роялем звуки.

Более четверти века назад закончена консерватория. Руки пианиста и композитора отыграли на черно-белых клавишах долгий, сложный, противоречивый и деятельный путь одержимого музыкой. Пальцы не стали изящней, грациозней, но стали мудрей. Пальцы победили.

Рабочая комната композитора. Я не впервые здесь, в этом помещении в неполные тридцать квадратных метров, где возникает, рождается, проигрывается на инструменте, записывается нотами все, что сочиняет народный артист Латвийской ССР^* Раймонд Паулс. Вначале студия находилась на улице Калнциема, позднее на улице Пернавас, напротив аллей Гризинькалнса, теперь здесь - между церковью Гертруды и Художественным театром. Между небом и землей. В воздухе.

Зайдешь в дверь - не в окно же влетать! - и увидишь затылок композитора, такой же упрямый, как у отца.

Он один. Он идет против течения. Идет, как на форель, неся за спиной свою тень. Форель и музыка ускользнут, если спугнешь их тенью. Композитор сидит за роялем, поставленным по диагонали в углу комнаты. По левую руку от меня - музыкальный комбайн, справа - столик и софа в стиле "ампир". На стенах пара ценных картин. Мастера XVIII века. Окно. Антикварный фарфор. Потолок. На рояле абсолютно голая лампа на высокой ножке - для чтения нот. Лана. Но невидимая. Рядом. Все эти годы рядом. Анете. Тоже невидимая. Но взглянешь в окно - Анете там, внизу, возле корней невыкорчеванного дуба. Молодая и с добрым сердцем. Стоит и ждет кого-то. И кто-то приходит. Эй, а кто это был? Ветер?..

- Будь кто будет, - сказал как-то Раймонд, - лишь бы моя одежда впору не оказалась!

Вот тебе и на, ты по-серьезному, а он нет, он раз - и все порушил.

Звонит Скрастинын. Насчет этих самых текстов. Этой самой репетиции. Этой самой поездки. Звонит Иван Иванович. Он в восторге. Больше ничего и не хотел сказать. Просто слов не хватает. Пусть Раймонд Волдемарович приезжает в гости. В честь него такой пир закатят, эх, что там говорить - милости просим со всей семьей! Звонит Эдгар Лиепинын. Звонят из Москвы. С Центрального телевидения. Со Всесоюзного радио. Звонят Таллин, Ленинград, Киев, Вильнюс. Приглашают. Пишут. Пишет вся Латвия. Пишут из Краснодара, из Ташкента, из Заполярья, из Голодной степи, из Портленда, из Торонто, Стокгольма, Парижа, из Праги, из Берлина, пишут от всего сердца и с любовью. Да, он победил.

Сегодня мы с ним просто поговорим. Не помешают ни тексты песен, ни поиски сюжета для мюзикла. Поговорим о жизни. О том, как это было. Вот почему Раймонд Паулс уже не на своем обычном месте, под голой лампочкой на длинной ножке. Он сидит спиной к лоджии, облокотись на музыкальные свои ящики, да простят меня за простоту усилительные колонки.

Раймонд - не меломан. Странно звучит, правда? Раймонд Паулс - не меломан ... Да, это так. Кто же он? Он - профессионал, истинный честный знаток своего дела. И вообще - в образах легкой музыки всего мира гораздо лучше разбирается Анете, считает он.

- Да, - говорит Раймонд Паулс, - теперь уже - да, теперь уже публика ходит на все, что я делаю. Раньше я был молодым и играл, как может сыграть только молодой, а на джазовых концертах зал был полупустым. Теперь глянь, что творится. В мое 45-летие на концертах, при всех повторах ...

- Ты ведь сам говорил, что в искусстве все решает личность. Очевидно, шли не столько на джаз, сколько на Раймонда Паулса. На знаменитого, замечательного эстрадного композитора. А попадали на джазовый концерт, слушали и, возможно, даже открывали для себя что-то новое.

Речь идет о психологии публики, порой трудно постижимой. Вот ведь в свое время и негде особенно было послушать многоцветную легкую музыку, а на концерты Рижского эстрадного оркестра отнюдь не валили валом. И только воистину одержимые джазом понимали, джазменом какого высокого класса является тощий, молоденький пианист Раймонд Паулс. Что за перлы джазового репертуара рассыпались перед "балёшниками" и "балёшницами", кутилами из рижских и юрмальских ресторанов в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов! Там, в клубах и кабаках, звучали произведения, вошедшие в сокровищницу музыки, - "Рапсодия в стиле блюз" Гершвина, "Караван" Тизола и Эллингтона, "Колыбельная Земли птиц", сочинения Гарнера, Янга, Конрада, Макхью ... Немало сыграно в Малой Гильдии, как но старинке называют Дом культуры профсоюзов, на вечерах танцев. Раймонд на фотографиях того времени - изможденный, худой, но с окрыленным идеей, горящим, как у Ганди, взглядом. На танцульках, оглашавшихся в финале милицейскими свистками по поводу очередной драки, исполнялось буквально все, что определило становление музыкальной личности Раймонда Паулса. Произведения эти требовали как сыгранности от ансамбля, так и способности каждого импровизировать, творить на месте. Никуда не денешься, таков джаз. Вероятно, он и помог Раймонду Паулсу заложить основы латышского эстрадного искусства. Ведь обязательное требование джаза считаться с партнером и одновременно меняться, обновляться, творить, развивать - залог успеха в создании нового. По-моему, уже по природе своей джаз позволяет раскрыться яркому таланту и темпераменту, достигнуть блестящего совершенства и не остановиться на этом. По-моему, влияние творчества Раймонда Паулса джазмена на развитие нашей музыки все еще недостаточно изучено и проанализировано музыковедами, профессионалами. Автору книги это не по силам. Но зная Раймонда Паулса, зная последовательность влияний, образования и становления, вкус композитора, отношение его к искусству и жизни, зная немного о его внутренних ритмах, увлечениях и темпераменте, осмелюсь выделить именно роль джаза в формировании целого поколения музыкантов. И в конце концов, они, эти талантливые люди, - назовем здесь хотя бы Гунара Кушкиса, Харальда Брандо, Эдуарда Абелскална, Рингольда Оре, Анвара Тимшу, Зигурда Резевского - играли, полагаясь лишь на свою интуицию, на свою одержимость.

Джазового движения в Латвии тогда не было, не говоря уже о том, чтобы жанр этот изучался в каком-нибудь музыкальном училище или консерватории. А теперь?

- Теперь у меня отделение в консерватории. Я как-никак почти доцент, - он со значением выпячивает грудь, иронически усмехается и серьезно добавляет - это самое начало ...

Мне хочется уточнить: продолжение. Так же, как джазовая деятельность Раймонда Паулса, ученика музыкальной школы и студента, а позже профессионального музыканта, - продолжение достигнутого в Латвии тридцатых годов джазово-симфоническим оркестром Яниса Витолиныпа. И вот совпадение - тогда переехавший из Нью-Йорка латышский музыкант исполнял в Риге гершвиновскую "Рапсодию в стиле блюз". Сегодня одна из любимейших композиций Раймонда Паулса - эта же рапсодия, "голубая " или "блюзовая" - толкуй это "blue" как хочешь. Его и толкуют как хотят. Поскольку здесь характерная для джаза ритмика необычайно органично переплетается с мелодическими и гармоническими элементами негритянского блюза. Раймонд Паулс, между прочим, на своих больших юбилейных концертах, вводя полупризнанный репертуар своей молодости из клубов и ресторанов во дворец-филармонию - исполнил "Голубую рапсодию" в полном соответствии с первоначальным замыслом Гершвина - два рояля, ритм-группа. В этой интерпретации оркестр заменил второй рояль, за которым сидел молодой и серьезный Харий Баш. Да, да - сын дирижера и композитора Менделиса Баша ...

Джордж Гершвин, насколько я понимаю, один из тех композиторов, чье имя Раймонд Паулс произносит с оттенком уважения, граничащего с поклонением. По-моему, именно гершвиновский демократизм в музыке, умение быть всегда новым и неразрывно связанным с живительными народными истоками укрепили в латышском композиторе уверенность в правильности выбранного пути. Возможно, я ошибаюсь, но кажется, Раймонда Паулса, сочинявшего основной мотив темы судьбы к "Сестре Керри" Теодора Драйзера, опять же воодушевлял Гершвин. Гершвин плюс рок-музыка.

Вот что об этом говорит Ольгерт Гравитис: "Сестра Керри" - первый мюзикл Раймонда Паулса. Латышский композитор с присущим ему максимализмом, без особой предварительной подготовки "прорубает" самую ответственную и самую современную тропу - мюзикл. Великолепно ориентируясь в достижениях этого жанра и неуклонно придерживаясь специфических требований, заданных либретто, создав "Сестру Керри , он встал в один ряд - я не боюсь этого сравнения - с мирового значения авторами второй половины XX века. Это уровень выдающихся музыкальных сценических произведений, созданных Л. Бернстайном и Ф. Лоу. Звукопись Раймонда Паулса (в блестящей аранжировке Гунара Розенберга) с глубокой правдивостью раскрывает основную идею романа. Мюзикл предоставляет автору богатейшие возможности для красочного выявления элементов мелодики, ритмики и гармонии. Уже во вступлении слушатель попадает в мир печального повествования, в которое мы всматриваемся как бы сквозь прозрачный полог дождя. А потом распахиваем его и входим в такой далекий и чужой для нас мир.

Партитура талантливо написанного Раймондом Паулсом мюзикла заинтриговала редакторов с "телефильма". А тут еще издание фирмы грамзаписи "Мелодия" 1979 года - тринадцать характернейших, контрастных и драматически последовательных эпизодов мюзикла, самые значительные инструментальные и вокально-инструментальные страницы "Сестры Керри". Сюита эта принесла произведению Раймонда Паулса известность далеко за пределами Советского Союза.

Слушаю "Сестру Керри" так же, как бесчисленные почитатели композитора. И то и дело возвращаюсь к правдивым, эмоционально глубоким образам, восхищаюсь глобальным полетом фантазии автора. Восхищаюсь его способности обогатить во внешне легком, но творчески таком трудном и сложном жанре легкой музыки нашу советскую музыкальную литературу произведением, художественные достоинства которого возвышаются над будничной, коммерческой продукцией, превосходят привычные стандарты.

- А что вы еще там, в ресторанах и на танцах, тогда играли?

- Всякое. Все то же самое, что сегодня на блестящих сценах, на блестящих роялях. В юрмальских ресторанах "Корсо" и "Лидо" играли так называемые регтаймы ... В ту пору в ресторанах работали сезонные оркестры, в них нанимали музыкантов. Был, например, такой оркестр - "Белая сирень". Что за название, а?!. Играл оркестр Зубкина, играли Иохан, Черный Андрей, Коротышка Гордон. Кто только не играл!.. Да и я, в конце концов, свою музыкальную карьеру начал с пятнадцати лет, уже тогда свободно импровизировал на рояле ... Вообще диковатое время было. Играй и ней ... Но и прекрасное было время - я ошалел от джаза. Джаз меня сжигал. И, само собой, - обязательная рюмка от благосклонного, "чуткого" клиента ... Подымешь глаза, а у тебя под носом уже покачивается прозрачное "зерцало". Протянул руку, опрокинул, встряхнулся и шпаришь дальше ... Хоть бы "закусь" заодно прислал, сволочь ... Не жизнь, а сплошной кошмар. Играл я и в РЭО, и в кабаках, когда меня выкинули из филармонии ...

А что в это время пишут о молодом и необычайно одаренном музыканте критики? Вот Сильвия Стумбре, она рецензирует в газете "Советская Латвия" дебют Рижского эстрадного оркестра: Хорошо зарекомендовал себя также инструментальный секстет, составленный из лучших музыкантов оркестра. Прежде всего следует отметить пианиста Р. Паулса, в лице которого как секстет, так и оркестр приобрели первоклассного музыканта. Игру Р. Паулса отличают не только большая свобода, даже виртуозность, но и тонкая музыкальность. Во всяком случае, рояль под его пальцами не превращается в ударный инструмент, как это часто случается с пианистами джаз-оркестров. Одним из лучших концертных номеров является джазовая миниатюра Р. Паулса "В вихре", а также фантазия на темы Дж. Гершвина в его обработке.

Я смотрю на композитора, который наконец-то нашел время откинуться на спинку кресла и поговорить ... Какая же одержимость в основе всего! И какие замечательные плоды приносит эта неотступность одержимых не только в сказках, но и в жизни тем, кто, стиснув зубы, побеждает себя, побеждает обстоятельства и заполняет время. Вольной, прекрасной, раскрепощенной в труде музыкой ... Чрезвычайно интересно - музыковеды признают, что Раймонд Паулс - джазмен - способен оставаться латышским в джазе, этой стопроцентно американской музыке, первый стиль которой именуется ньюорлеанским. В музыке, где до того, в первой трети XIX столетия, возник еще один "предстиль" - регтайм. Наш знаток джаза Ивар Мазуре в связи с этим пишет: Столицей регтайма считают город Седалию в штате Миссури в США, где жил ведущий пианист и композитор регтайма Скотт Джоплин (1868- 1917). Уже этим сказано важнейшее: регтайм - музыка, сочиняемая и исполняемая на фортепиано. А раз сочиняемая, то лишена существенного признака джаза - импровизации. Однако ей присуща особая ритмичность - свинг, и потому ее причисляют к джазу. Регтайм сочинялся в стиле фортепианной музыки прошлого века. Он имеет трехчастную форму классического менуэта, порой состоит из единства нескольких форм, как, например, вальсы Иоганна Штрауса. И в смысле исполнения регтайм соответствует фортепианной музыке XIX столетия. В нем есть и Шопен, и Лист, и марш, и полька, но все элементы проявляются здесь в негритянской ритмике и в динамичной, живой игре. В основе стиля регтайма лежит резко синкопированная, кратко акцентированная игра правой руки, которой противопоставляется равномерно ритмическая, маршеобразная партия левой руки. Всего Скотт Джоплин написал около 600 регтаймов ... Так-то. Но, оказывается, и в эту "негритянскую ритмику и динамичную, живую игру" можно внести долю латышского, если исполнитель не формален, а искренен и интеллигентен в обращении с культурой своего народа. Вот что пишет музыковед Гунтар Пупа: После концерта встречаю композитора и органиста Айвара Калейса. "Слушай, - говорит он, - когда будешь писать, не забудь добавить, что маэстро в дебрях джазового хроматизма не теряет ясной латышской диатоники". Да, национальный колорит звукоряда - редкая и потому тем более достойная похвалы примета джаза Р. Паулса, международную ценность которому придает высокий профессионализм.

Ольга Пирага и Харий Баш

А вот слова журналиста Айвара Бауманиса, одного из братьев паулсовского ордена "юности прекрасной": И тогда пробил час семи потов и славы пианиста Раймонда Паулса. Э. Гарнер, В. Янг, Р. Конрад, Дж. Макхью ... Все джазовые стандарты интерпретируются в паулсовской манере и с паулсовским темпераментом. При безукоризненном ритмическом рисунке, создаваемом ветераном латышского джаза Зигурдом Резевским и контрабасистом Виктором Авдюкевичем. С почти невероятным чувством джаза и непринужденным, нюансированным пением Ольги Пираги ... Таким остается в памяти этот концерт, который исполнением и общим звучанием полностью соответствует общепринятым представлениям об элите европейских джазменов.

В тот вечер Паулс как бы возвращался в свое прошлое, но, в сущности, это было возвращением в будущее, движением по спирали. Сквозь годы, накопленный опыт, мастерство и зрелость - в новое качество. Символично, что в тот вечер напротив него за вторым роялем играл Харий Баш - будущее нашего джаза ...

Да, еще одно - среди многих трудов - с удивительной точностью завершенное дело. Он ведь не только создает репертуар латышской эстрады и совершенствует исполнительское искусство, но и не забывает о джазе. Ищет, стимулирует и создает условия профессионального роста молодым, чтобы традиции рижского джаза дали новые всходы.

А еще, отмечая сорокапятилетие и начало своей музыкальной деятельности, маэстро выпускает пластинку "Mans cels." Мой путь. My Way. Spele Raimonds Pauls. Играет Раймонд Паулс. liaimonds Pauls Plays". Переверните пластинку и прочтите, что он играет. Вот что: "The Entertainer" (S. Joplin), "How Deep is Your Love" (В., М., R. Gibb), "Salut/" (C. Pallavicini). "My Way" (P. Anka), "Bossa Nuova U. S. А." (D. Brubeck), "Boogie" (C. Smith), "Et si tu n'existais pas" (C. Palla vicini), "It's All Right Me" (C. Porter), "Feeling" (U. Albert), "Staying Alive" (В., М., R. Gibb).

Аранжировал Гунар Розенберг (музыкант, которого Паулс ценит очень высоко).

Маэстро как бы еще раз подчеркивает этой наигранной им самим пластинкой свои музыкальные истоки и пристрастия в музыке.

Читатель яснее представит себе и талант Паулса-джазиста и влияние джаза на творческий рост композитора, если я процитирую мысль, высказанную музыковедом Петром Печерским еще в 1967 году: Об импровизаторском таланте Р. Паулса и его великолепном пианизме можно было бы написать многое. При этом пришлось бы говорить о его тонком чувстве гармонии, нервном, одухотворенном ритме, в равной степени развитой технике октавы и аккорда, умении интонировать в ней мелодию так, чтобы она звучала "разговорно", словно выразительно произнесенные и исполненные глубокого смысла слова, о естественности и легкости, с какими он творит ... строения из звуков.

Гунтар Пупа отмечал в прессе, что именно музыковед Петр Печерский является "первым в Латвии, для кого джаз не был олицетворением бесовского распутства, кто относился к нему всерьез".

Я этот "нервный, одухотворенный ритм", эти естественность и легкость "строений" из звуков ощущаю и в лучших эстрадных песнях Паулса, в его музыкальных балладах, а также хоровых песнях. Джазовый источник по сей день питает душу и ум композитора, в каком бы жанре он ни писал.

- Джаз - твоя молодость, - говорю я, - ты теперь можешь торжествовать. Твоих песен наслушались, словно цветов дурманных нанюхались. В полусне бредут за тобой по пятам; заодно и на джаз приходят. После консерватории ты работал в РЭО ...

- Нет, уже во время учебы в консерватории, если это можно назвать учебой ... Играл и пил. И спился бы, если бы вдруг не понял, что способен на большее, чем жалкий алкоголик. - И маэстро даже сегодня, через двадцать лет после того, как покончил с этим классическим человеческим пороком, вздрагивает, словно стряхивая с себя склизкую тень. Тень остается за спиной, тень нельзя пропускать вперед. Иначе спугнешь форель. Не говоря уж о музыке.

- С РЭО мы объездили всю страну. Были на Украине, в Грузии, Армении ... В Ереване меня на руках несли из зала - за джазовые импровизации. Через год, само собой, вышвырнули из РЭО. Играл на танцульках ... В 1959 году заново выдержал конкурс на концертмейстера филармонии. Снова ездили по всей стране с концертами. У нас была бригада с фокусниками и акробатами. Представь себе пестрые афиши в Одессе - "Мы - из Риги". Пел Виктор Грундулис, "заводил" народ конферансье, "дурачил" - иллюзионист Каплан. "Мы - из Риги". В одну из таких поездок в Одессу познакомился с товарищем Епифановой. Так и так. Как нравится музыка? Ах, нравится? Ах, обожаете джаз? В Риге еще не были. Какой кошмар! Вылитый Париж. Еще лучше. Мы из Риги. Вы из Одессы. Приезжайте как-нибудь в гости! И вот она приехала. Чем это кончилось, ты уже знаешь. Мы поженились. У нас родилась дочь. Да, но еще до всего этого, ну, до женитьбы на Лане, меня снова вышибли из филармонии. Само собой, по той же причине, что и в прошлый раз.

- Тогда? - Взгляд его упирается в потолок и снова скользит вниз. - Тогда я подался в солидную фирму, в "Трудовые резервы". Это было в начале шестидесятых годов ... У системы профессионально-технического образования нашей республики был прекрасный организатор - Янис Броделис. Замечательный человек. Сколько он был председателем Государственного комитета?

Гунар Розенберг

Да, в Доме культуры "Трудовых резервов" я руководил оркестром, аранжировал для него музыкальные произведения и даже кое-что зарабатывал. В Риге нас иначе не называли, как "оркестр Броделиса". Пианистом там одно время был такой высокий молодой человек по фамилии Стабулниекс, может, слышал?.. Года три я там трепыхался ... А потом? Потом - я уже говорил - женился. Появилась Анете. Лег на месяц в больницу.

- Как бы тебе сказать? И да, и нет. Меня сильно поддерживала морально Лана. Наверное, терпением своим, пониманием ... У меня версия такая, что медицинские ухищрения особого отвращения к алкоголю у меня не вызвали ... Ох, и чудеса там творили, "дикие хохмы", как теперь говорят. Докторов за нос водили, животы надрывали ... Мы, с высшим образованием, писаниной занимались - картотеку на пьяниц составляли. Сидели на длинных лестницах и рыскали по архивным полкам. - Маэстро на миг умолкает, усмехается про себя, и, полыхнув кремневым взглядом, проводит рукой по волосам. - Видишь ли, я думаю, что решающий толчок мне дала ужасающая, несчастная, жалкая "публика". Впервые я увидел ее собранной вместе. Она вызывает ощущение шока. Что это, как это, неужели и я такой или стану таким? Нет, никогда, ни за что! Мне скоро стало ясно в больнице, что больше я рюмки ко рту не поднесу. В августе 1963 года я бросил пить бесповоротно, полностью и окончательно. Бросал не постепенно, не ограничивая себя до "воскресного и праздничного статуса", трех рюмок или пивца, а сразу, в секунду и тотально - ничуть и никогда! До сих пор не пригубил ни вина, ни пива, ни другого спиртного. Забродившего сока - тоже. Тогда мне было двадцать семь лет и семь месяцев. Моей дочке исполнилось полтора года. Вскоре я так же решительно бросил курить.

- Работой. А в редкие часы отдыха - рыбалкой. Скульптор Альберт Терпиловский, поздней один из самых близких моих друзей, научил меня "форелить", другими словами - выбираться на природу. Тут тебе подъем на рассвете и поездка за город, ритмы бега речушек и роста трав. И комичное, на полном серьезе, утаивание рыбаками друг от друга заповедных мест. И еще более комичные встречи на заповедном месте с "нахалом" -его другу ты вчера показал эту речушку, просил никому ни полусловом. Тот тебе всеми святыми клялся ... Сначала от злости вот-вот лопнешь, потом - от смеха ... Но поганят, черти, реки эти, мрет рыба, эх, самих бы их сунуть под воду и подержать ... В 1964 году мне предложили взять на себя руководство Рижским эстрадным оркестром. Предстояло из "вообще" сделать "нечто" по образу и духу своему ...

Я вижу как Раймонд становится задумчивым, даже печальным - его озорного и в то же время - довольно сурового пафоса коснулся неизбежный, сладковато-горький фимиам воспоминаний о прожитах годах. А вспомнить есть что. Сквозь туман произнесенного "вообще", сквозь неопределимую мешанину звуков ноет сейчас с ветвей вселенского древа жизни северная птица в серебристо- сером оперении. С голосом прозрачным и бездонным ... Но это - наблюдение автора книги, Раймонд Паулс объясняется другими словами и звуками.

И тогда? - Раймонд, словно проснувшись, смотрит на меня и окончательно расставшись с привидившимся ему, встает. Выдвигает ящик антикварного шкафа и подает мне синюю, битком набитую папку, из которой вываливаются газетные вырезки, фотографии, проспекты, концертные программки ... Вот, Указ Президиума Верховного Совета Латвийской ССР от 2 июня 1976 года "О присвоении почетного звания народного артиста товарищу? Р. Паулсу" за подписью Председателя П. Сураутманиса и секретаря К. Зорина. Где-то до того были постановления о премии ЛКСМ Латвии и присвоении почетного звания заслуженного деятеля искусств. И о присвоении Государственной премии Латвийской ССР. И еще - письма. Свидетели того, что корни всех этих почетных званий и премий - глубоко в народе.

- И вот я стал создавать лицо РЭО. Это! было совсем не так легко. Почитай рецензии, увидишь, каково мне приходилось. В оркестре играло много сильных музыкантов. Ты говоришь - ходят теперь на мои джазовые вечера. А вот в то время не ходили. Для меня, например, слишком мало нескольких нормально распроданных концертов. Мне нужны переполненные залы и - годами ... Тогда мне это казалось утопией. Мы играли то же самое, что в Таллине и Ленинграде, пели схожее. Честь и хвала эстрадным певцам того времени: Айно Валине, Валентине Бутане, Эдгару Звее! Они придавали нашей новорожденной эстраде национальные, латышские черты.

Я натыкаюсь на рецензию с заголовком "Есть шрошие перспективы" (Циня, 1957). Автор - молодой композитор и музыковед Ольгерт Гравитис: Организованный в начале года Уижский эстрадный ансамбль после более чем пятидесяти удачнцх и неудачных концертов на периферии представляет, наконец, первую свою программу на суд рижан.

Композитор Рингольд Оре, только что закончившей консерваторию, вопреки предрассудкам взял на себя ответственные обязанности художественного руководителя и дирижера Ансамбля. Не имея почти никакого опыта в этом жанре, одаренный музыкант в основном ориентировался на лучшие достижения родственных коллективов. Его дирижерский талант и музыкальный вкус также во многом определили лицо ансамбля - в нем нет элементов ни опереточной, ни слащавой салонной музыки. В исполнении, обработке и инструментовке доминируют приметы современной (в лучшем смысле этого слова) эстрады. Правда, решающее слово тут за репертуаром, при создании которого коллективу пришлось преодолеть целый ряд трудностей. Хорошо, что Р. Оре не пошел по пути наименьшего сопротивления: стремясь к созданию латышскою репертуара, он игнорировал "шлягеры" тридцатых годов, понимая, что пора "Брусничников" и "Старых дрожек" уже давно миновала ... Не все сегодняшние дебютанты - со специальным композиторским образованием (и его ценой неустанных трудов в любом случае необходимо приобрести), но уже сейчас прослушанные со чинения Э. Игенберги, В. Самса и в особенности Р. Паулса оркестровые миниатюры "В вихре") подтверждают по-прежнему остающуюся в силектарую истину: в практике диплом не всегда играет решающую роль. И в заключение у Ольгерта Гравитиса пророческие слова: Дебют эстрадного ансамбля в столице нашей республики выдал аттестат зрелости латышскому советскому эстрадному искусству. Не вызывает сомнений, что оно уживется со старшими своими сестрами - музыкой других жанров, поскольку советский человек требует настоящего искусства в любой области музыки.

Звонят. Да, Паулс слушает. Мы насчет песни для детского ансамбля радио и телевидения, для "Дзегузите". Ну, сжальтесь, напишите! Ах, Петерс еще не сочинил текста! Петерса мы к стенке прижмем, текст будет, начинайте писать ... Не хотите ли слетать вместе с нами на вертолете в Сигулду? Автоинспекция дает вертолет; ах, у вас нет времени, жаль, у вас ведь никогда нет времени, что у вас вообще есть, может быть, деньги?..

Звонят. Из Лиепаи. Да, Анджил Ремес, да. А когда сам сюда, в Лиепаю? Для него все озера и реки прочешут. Таких карпиков накоптят, таких заливных из линьков настряпают - закачаешься. Баньку березовую истопят, ай-яй! Только бы денька за три до начала "Лиепайского янтаря" примчал.

Пусть поговорят. Я почитаю рецензии поры зарождения латышской советской эстрады. Вот, в "Литература ун Максла": Прежде всего о текстах. Первое, с чем мы встречаемся в сборнике песен, - тематическая односторонность и отсутствие свежего воображения. Примерно половина песен задумана в приглушенно-нежном, нередко тоскливом настроении. Фигурируют такие слова и выражения, как "сумерки", "звезда", "предвечерье", "грусть", "сердце никогда не заживет", "опечаленное сердце", "ровный месяц", "тишина", "все судьба унесла", "тихо грустит", "синяя, лунная ночь", "тоскует песня". Мы не против лирики и нежности. Странно только, что вялые настроения появляются слишком часто. [...] Ни в чем не проявляется близость текстов к народной песне ... Какие выводы? Во-первых, нашей сегодняшней бытовой песне недостает подлинной, жизненности, напряжения, творческой, богатой фантазии и мысли. Во-вторых, довольно скупо и неубедительно отражена советская действительность. В-третьих, тексты песен, узкого диапазона и однообразные, повторяют друг друга, а мелодии нередко слишком сложные и невыразительные. Наконец, как текстам, так и мелодиям не хватает национального колорита - не будем забывать, что лучшие образцы песенного творчества Дунаевского и Соловьева-Седого приближаются к русской народной песне. Из возникшего в настоящее время тупика есть всего лишь один выход - следует углубиться в психологию народа и ощутить его запросы. Это не означает - вульгаризировать искусство. Это лишь означает - спуститься с высот Олимпа, работать в гуще народной и стремиться создать что-нибудь простое, но сильное, оригинальное и свежее. Учиться и еще раз учиться лаконизму, глубине и здоровому юмору устного народного творчества, а усвоенное использовать в творческой работе. [...]

... если бытовая песня будет жизнеутверждающей, напряженной, творческой, близкой советской действительности, национально колоритной и запоминающейся, то она легко разойдется в народе и станет его постоянной и верной попутчицей от колыбели до могилы, в радости и в горе, в труде и на отдыхе (подчеркнуто мной. - Я. П.).

Золотые, по-моему, слова. Слова, которым суждено было исполниться в конце шестидесятых годов, когда максималист Раймонд Паулс придумал, как сделать песню постоянной и верной попутчицей народа - "от колыбели до могилы".

А вот, как на появление Рижского эстрадного ансамбля реагирует вечерка "Ригас Балсс": И еще - о репертуаре. Нет ни малейших сомнений, что по большей части он должен быть новым, свежим, современным советским репертуаром. Эстрада ведь главным образом показатель настоящего, а не прошлого. И все же ... Настоящее тоже не с неба валится - его не оторвать от прошлого, и творят его, заглядывая в будущее. И потому мне хочется поспорить с Ольгертом Гравитисом. Он говорит, что Р. Оре, "тяготея к латышскому репертуару . ... игнорировал "шлягеры" 30-х годов, понимая, что времена всяческих "Брусничников" и "Старых дрожек" давно уже миновали". Так оно, конечно, и есть. Пора "шлягеров" миновала. Никто ее уже не вернет. Но не все, что пели в тридцатые годы, достойно забвения. Вот, например, "Брусничник" - песня на слова Матиса Каудзита. Ее все еще поют в народе, стихи эти стали достоянием классической литературы и в последний раз опубликованы в "Антологии латышской поэзии" в 1953 году. Отчего не петь старую латышскую песню, если в том же самом ансамбле Л. Малаховский исполняет старую французскую - "Мотылек и куколка"? И чем "Старые дрожки" идеологически хуже "Последнего извозчика", исполняемого мужским квартетом? В сущности, у обеих песен один и тот же автор. С какой стати к заграничным песням подходить с менее строгими мерками, чем к местным? Да и нельзя бездумно отбрасывать все старое.

Интересно ... Уже с самого зарождения нашей эстрады обсуждается ее репертуар, о нем спорят, из-за него бранятся, народ и специалисты мечтают о чем-то новом, естественном, вспоминают старое, устоявшееся в истории чувств.

- Поеду. Может, найду. На певцов - голод. Был бы сейчас хоть один хороший латышский солист, большие бы дела делал.

Маргарита Вилцане и Ояр Гринберг

И мы с некоторой горечью говорим с ним об отдельных наших певцах. Не способны они удержаться на гребне, элементарно недооценивают усилия, труд, пот. Скольких талантливых людей ни возвел на эстраду Раймонд Паулс, скольким ни открыл дорогу! Ходил даже вместе с ними к портным, и квартиры выбивал, и не забывал замолвить словечко ... Маргарита Вилцане, Ояр Гринберг - всяческого им уважения! - они сумели, отдали должное упорному труду, поняли, чего ждет от них искусство, а чего - слушатель. У них - точное представление о судьбе артиста эстрады и его скрытой трагедии.

И разве не потому они на пределе своего таланта и даже чуточку за пределом его достойно и похвально работали дольше всех ... Многим попросту не хватает интеллигентности, чувства времени ... Появляются деньги, признание на примитивном уровне. И - все. Человек из самодеятельности, росчерком пера директора филармонии произведенный в профессионалы, забывает самые простые в жизни истины. Результат - чудовищный. Нет горше того похмелья, какое доставляет изумительная способность всепрощающей публики - вдруг охладеть и забыть о вчерашней звезде, которая по своей вине потускнела и падает в подернутую ледком лужу. Трагично.

- Да, мы пели, играли, ездили. Были уже успехи, распроданные концерты. Но я все-таки эту пору считаю чем-то вроде переходного периода, вроде затишья перед бурей. Одни певцы достигали критического возраста и уходили с эстрады, другие, которые ничем здесь не дорожили, уезжали за воображаемым счастьем ... Пусть едут! Я мучительно искал выхода. Надо было преодолеть эту инерцию, разорвать этот круг монотонности, в который мы попали. Ничего трагического не происходило, но и не случалось ничего блестящего. Мы были похожи, были на одном уровне по мастерству и по репертуару со многими коллективами Советского Союза. Пусть Рижский и Таллинский оркестры вроде бы пользовались в других республиках особым уважением - одного этого мне, само собой, не хватало.

Отворяется дверь. Это Лана. Привычные для дома, так необходимые в творческой работе, все решающие - ритмы. Из этой привычности рождается непривычность музыки. Парадоксально? Совсем нет. Поиски "творческой неустроенности" давно уже себя дискредитировали.

- Наш час был еще впереди. Все оказалось гораздо проще, чем представлялось. Мне, к счастью, пришло в голову устроить авторский концерт. Я уже был довольно известен, может быть, даже популярен. Благодаря нескольким песенкам - "Мы встретились в марте", "Зимний вечер". Сочинял я и для театров. Музыку к кукольному спектаклю "Дядя-Метла" использовал даже какой-то кукольный театр в Польше. Еще написал к пьесе Петерсона "Мне тридцать лет", "Ореховым мосткам" Индране, поставленным Театром юного зрителя ... Само собой, много занимался джазовыми импровизациями, играл Гершвина с музыкантами на радио и еще ... по-всякому получалось ... Да, еще музыка к прогремевшему когда-то документальному полнометражному фильму Рижской киностудии "235 миллионов" ... В общем, я решил написать несколько простых, мелодичных песен на народные слова и стихи Альфреда Круклиса, и попробовать, что из этого получится. Для страховки в первую часть включил инструментальную музыку ...

Итак, среда. 27 ноября 1968 года. В концертном зале Государственной филармонии авторский концерт Раймонда Паулса. Есть смысл привести здесь репертуар полностью.

Аплодисменты. Нормальные. Теплые. Ну, скажем, дружеские. В перерыве публика негромко ворковала, курила, подкрашивала губы, поправляла ремешки, украдкой поглядывала в зеркало на свои ноги, причесывала волосы, скучала, покусывала губы, щебетала.

Пять песен на тексты латышских народных песен (исполняются впервые)

Оркестр, Маргарита Вилцане, Здислав Романовский, Ояр Гринберг и женский вокальный ансамбль.

Нельзя сказать, что Раймонду Паулсу в 1968 году настолько еще не хватало сценического опыта, что он не умел скрыть своего изумления ... Но на этот раз зритель понаблюдательней заметил бы - после каждой песни, едва публика взрывалась аплодисментами, Раймонд Паулс исподлобья тревожно вглядывался в зал. Что случилось? Чего они так ликуют? Ему казалось, что он без всякого труда, незаслуженно вытянул крупный выигрыш, пролившийся на него нежданным и дурманным дождем ... В ту ночь он долго не мог уснуть ...

Песни прочно запали в души слушателей, латышское эстрадное искусство впервые завоевало массовое, всенародное признание. Обычная для молодого композитора популярность превратилась в безоговорочную любовь абсолютного большинства людей и одновременно - в объект жарких, страстных споров. Так называемый простой слушатель был покорен. Предстояла дуэль со скептиками, с завистниками, а главное, с самим собой - не останавливаться, не плесневеть, не повторяться, не выпрягаться. "Дикая розочка" растекалась по народу, словно сироп шиповника по камню, о который шарахнули пузырек с этим эликсиром. "Дикая розочка" текла, пламенела, липла, просачивалась, звучала на торжествах, на танцах, в гостях, на экскурсиях, в кафе, во время полуночного возвращения домой и во время обеденного перерыва. "Дикую розочку" любили, и на "Дикую розочку" сочиняли контрверсии - пародии, в которых не щадили ни Раймонда Паулса, ни его поэта - Альфреда Круклиса ... Ну а "Песня не замерзает" жива и по сей день, ее чаще всего играют на кладбищах ... "Балтийское море". Надо было видеть, как, блестя ослепительной белизны зубами и сверкая висящей поперек груди гитарой, гордо выходил на сцену любимец женщин Здислав Романовский. Глубокий вдох - и публика охает от восторга. Конец песни - Здислав загадочным, кокетливым и многозначительно однозначным бархатным баритоном сообщает: Тем, кто у моря живет, / У моря судьба оставаться, и пошло-поехало. Одни всхлипывают, другие кричат "бис", "ура!", третьи вскакивают и бросаются целоваться. "Балтийское море" можно было повторить в конце концерта и шесть раз - переборщить было невозможно ... Посетить авторские концерты Раймонда Паулса для многих и многих стало делом престижа, а число концертов за год превысило сотню. Что музыкальная критика? Вначале - как и всякая критика - смутилась. И онемела от смущения. Первым всерьез и профессионально заговорил музыковед Арнольд Клотиньш. Стоит еще раз вспомнить некоторые его тезисы: Мы тоже замалчивали своих композиторов, пишущих легкую музыку ... Пара скупых отзывов в данном случае выглядит замалчиванием. Возможно, оно было выжидательным - кто знал, уцелеет ли смельчак, устроивший такое победное шествие развлекательному жанру, такие дионисии и даже не постеснявшийся потащить на гулянку вместе с веселыми музами муз-хранительниц народных песен, которые, считалось состоят в прочном браке с композиторами, пишущими серьезную музыку. [...] Разумеется, мнения о песнях Раймонда Паулса по-прежнему разные. Обоюдоострым мечом песенки эти разъединяют и делают врагами даже равно образованных и хорошо воспитанных людей одного поколения.

Далее музыковед задает вопрос: Что же, в сущности, произошло ? И отвечает: Произошло то чего мы ждали годами. Мы не перестаем сокрушаться: у других народов есть мелодичные эстрадные песни, они пользуются безусловным успехом, и поют их все, а у нас таких нет или почти что нет. РЭО концертировал в полупустых залах, самыми желанными номерами в программе были заграничные вещи, латышские оригинальные эстрадные песни принимались с понятливой улыбкой - ну, а на концертах самодеятельных коллективов они тонули в потоках переводных и непереводных "перлов". Теперь вот Раймонд Паулс завладел крепостью полностью и окончательно: у нас есть общепризнанные мелодичные эстрадные песни ... Стоит ли особо подчеркивать преимущества того, что наши самые простые (не побоимся признаться - и сентиментальные) чувства будут находить отклик в песнях, написанных на родном языке и в привычных интонациях, преимущества того, что музыка о родном крае и сегодняшней жизни будет вибрировать в ритмах нашей эпохи? К тому же лучшие песни Р. Паулса созданы с таким талантом и профессионализмом, что могут соперничать не только с произведениями композиторов союзных республик, но и социалистических стран Европы. Заимей мы выдающихся певцов и, думаю, не исключено, что они зазвучат, скажем, в Сопоте. Вот тут разрешите вас, Арнольд Клотинын, поздравить с пророчеством. Вы эту мысль высказываете в 1971 году, а уже через несколько лет - в Сопоте поют Маргарита Вилцане, Нора Бумбиере, Виктор Лапченок, Мирдза Зивере. В 1979 году латвийский телевизионный музыкальный фильм "Печальная повесть о сестре Керри", в котором использована музыка Раймонда Паулса к мюзиклу "Сестра Керри", удостаивается на Сопотском фестивале первой премии.! В 1980 году певец Николай Гнатюк завоевывает главный приз на том же самом Сопотском фестивале, исполнив песню Раймонда Паулса "Барабан". Итак - Сопотские микрофоны покорены.

И еще немного внимания очерку Арнольда Клотинына о Раймонде Паулсе-песеннике: Многие подчеркивают латышский национальный колорит в популярных песнях Р. Паулса. Боюсь. что некоторые путают его с сентиментальностью.

Однако хочется защитить Раймонда Паулса от нападок на его песни, написанные на народные слова. Мне борцы за так называемые чистоту и подлинность народных песен всегда казались лицемерами поневоле. Народная песня не только подчинялась музыкальному языку времени и эстетическому ощущению эпохи под влиянием Цимзе, Юрьяна, Мелнгайлиса, но и сама трансформировалась вне профессиональных жанров. И в дальнейшем будет трансформироваться. И мы, если хотим сохранить народную песню живой, не можем, в принципе, запретить включать ее в музыкальные тенденции своего времени. [...]

Как любая талантливая, энергичная и последовательная деятельность, создание Р. Паулсом популярной эстрадной песни по- своему способствовало развитию всей нашей музыки в целом, поскольку покончило с топтанием на месте, полууспехами в легком жанре и многое расставило по своим местам. Так, например, до этого наши оперные певцы своей популярности достигали ... чрезмерным акцентированием эмоционально-компенсационной функции, уступкой сантиментам и не чуждой красивости выразительности, о которой в одной из своих статей Маргерс Зариньш метко сказал, что "годится и какая-нибудь сластиночка, если только это настоящий кубинский сахар, а не сахарин". Годиться-то годится, только авторам серьезных жанров теперь потрудней безнаказанно обрывать лучшие цветочки в саду у соседей - придется искать свои достойные средства выражения.

- И уже в 1971 году ты, Раймонд, бросил РЭО. Вроде бы нелогично - ансамбль в зените, несколько раз съездил за границу, известность его в Союзе растет. Ты уже играл вместе с ним на Пражском международном джазовом фестивале. Помнишь, там впервые в жизни слушал Оскара Питерсена?

- Всегда надо уметь уйти вовремя, не дожидаясь, когда погонят. Кроме того, пришла пора решать - быть исполнителем или композитором. Концертная нагрузка велика, зависит от финансовых планов филармонии. И соединять ее с сочинением песен - вредно. Вредно для искусства.

- Ха, в тот раз ты обещал никогда больше не выступать - только писать. Но ты был бы не ты, если бы смог прожить без аплодисментов публики, пыльной сцены и пыли на рояле, без музицирования с партнерами. Вот почему возникает ...

- ... "Модо". В ансамбле этом играли несколько чрезвычайно талантливых музыкантов - Гунар Шимкус, Вячеслав Митрохин, Борис Банных, Владимир Болдырев, Зигмарс Лиепиньш. Сама молодость. Для меня это было совершенно необходимо.

- Уважаемый композитор, тут из района, не знаю даже как и что сказать, видите ли, в связи с близкими праздниками весь наш коллектив, все мы необыкновенно ценим ваш талант и вас самих, мы решили обратиться к вам, товарищ Паулс, с единодушною просьбой не отказать, принять участие в тщательно подготовленном нашим дружным коллективом и уже несколько месяцев с нетерпением ожидаемом вечере, который задуман как встреча наших работников и вашего творчества ...

Я вспоминаю как мы познакомились. Все как-то сложилось одно к одному. Режиссер Ольгерт Дункерс предложил мне написать текст песни к фильму "Клав - сын Мартина". Музыка Раймонда Паулса, роль исполняет Эльза Радзиня, а напоет за нее Маргарита Вилцане. Паулс высказал желание, чтобы этот текст написал я. Так родился романс Анце, позже его пели по всей Латвии ... Вскоре после разговора с Дункерсом, я попал на вечер встречи в Звейниекциемсе - я читал стихи, Ояр и Маргарита пели, а Раймонд, разумеется, играл на рояле. Я в то время был молодой, "зубастый". Сказал Паулсу, что его песни сентиментальны, что они отстают от времени, что в поэзии черт-те что уже натворили, пока он, популярный, топчется на месте. Раймонд слушал и гоготал надо мной ... Через три дня, когда я еще спал "с жерновом под головой", как поздней будет подкалывать меня Раймонд, кто-то постучался в дверь. Это был Паулс. "Раз ты такой умный, то и пиши", - буркнул он. С этого и началось. Я написал песню "Голубая" - в ней были чаковская цепочка от часов, сирень, мечты, вьющийся хмель и, не без хитрой задумки, ильгюциемская травка-полевица - мол, знаю и я, чем тебя зацепить. Мелодия нравилась, к тексту относились с предубеждением. У меня была такая строка: "реет, как плотва в камышах". Она многим казалась странной и слишком простой - в песнях такая невзрачная рыбешка, как плотва, еще не реяла. А тут зареяла. И к ней привыкли, несмотря на то, что, по сведениям Раймонда, вполне достойные люди говорили: "Голубая эта мелодийка хороша, но в словах без поллитры не разберешься" ... Потом я писал "Витражи Старой Риги". Получился цикл, в котором отдельные песни, по-моему, особенно удались. Например, "Лиготаи" в исполнении Маргариты Вилцане. Будь моя воля, вытащил бы из пыли и показал этот разноцветный цикл на свету ... После него мы еще много работали. А поэтическая география Раймонда Паулса расширялась. Возник цикл "Пять песен на слова Дайны Авотыни". Он пользовался популярностью во всем Советском Союзе, в особенности среди молодежи, которая увлекалась рок-музыкой. Появилась "Ночь забав в Дунтеской корчме" - мощная музыкальная баллада на слова Арвида Григулиса. Мы написали посвящение Есенину - "Слово", минорные - "Трясогузку", "Видение", "Балладу о зависти". Еще-"Голоса моря", "Курземе", "Моей родине". Последнюю песню, между прочим, не пропустили на столетие Праздника песни, хотя слушателям кажется, что они ее на нем слышали. Нет, пели одним Праздником песни позже. А на столетии устроители смутились, заробели. Точно так же не повезло и "Курземе" - не признали здесь, у нас, такого "местничества" - мол, что за Курземе? Что за страна куршей? Про всю Латвию надо ... Всеми красками "Курземе" расцвела, прозвучав музыкальным сопровождением выступления артистов Латвии в Кремлевском Дворце съездов в дни XXV съезда КПСС ...?

Раймонд Паулс писал на слова Кнутса Скуениека, Дагнии Дрейки, Зиедониса Пурвса. Событием в его жизни стало сотрудничество с Имантом Зиедонисом. Родились вечно прекрасная песня "Латышским морякам", "Цветы ветра", шуточные песни.

Айя Кукуле и Ингус Петерсонс

Раймонд сочинил свои первые хоровые песни - сразу после фестиваля хоров в 1975 году, находясь под впечатлением от криков "ура" и преподнесенных ему венков. Вся его студия еще пахла аиром и васильками. Он отыскал подборку моих стихов в журнале "Звайгзне" и уже показал мне сочиненные для мужского хора "Стонущую сову", "Камни Видземского взморья" и "Мать-Солнце". Мы еще много написали вместе. Песни, "Сестру Керри", "Шерлока Холмса", "Листья желтые" - шлягер, который принес Раймонду Паулсу международную известность. В тот год мы вместе с Раймондом сидели в Останкинской студии и раскланивались с экрана, получая дипломы. Уже тогда с уважением и симпатией относились к Раймонду Александра Пахмутова, многие другие известные московские композиторы. Перед музыкой Раймонда Паулса распахнулись двери столицы - Всесоюзное радио, Центральное телевидение. Это значило - заиметь огромную аудиторию, население одной шестой части планеты плюс всех тех, кто слушает и смотрит эту одну шестую.

Издания всесоюзной прессы и информационные агентства, ориентированные как на отечественного, так и на зарубежного читателя, все больше интересовались творчеством латышского композитора. Я написал небольшой очерк для журнала "Советская литература", который выходит на нескольких языках мира. "Снег пред взором и на висках" - под таким заголовком опубликовал журнал этот материал, поместив и портрет Раймонда Паулса.

Меня многие расспрашивают о соавторстве поэта и композитора, интересуются, как рождается песня. Не проходит ни одной литературной встречи без записки - "расскажите, пожалуйста, как вы сотрудничаете с Раймондом Паулсом". Порой вопрос этот раздражает - мол, а сами стихи мои вас нисколько не интересуют? А сердиться, в сущности, не на что - не все подготовлены к восприятию поэзии, многие пришли на твой вечер, чтобы встретиться с соавтором песни и лишь потом вынуждены слушать стихи. Это относится не только ко мне - к Круклису, Зиедонису, Чаклайсу, Белшевиц, Бриедису, на стихи которых писали самые разные композиторы.

Да, но в самом деле - как же сотрудничают авторы слов и музыки? Думаю, в каждом случае - по-своему. Насколько различны таланты и личности поэтов, композиторов, настолько различны и пути возникновения песни.

Мы с Раймондом Паулсом, создавая песню, шли, самое малое, двумя путями: или - от стиха, или - от музыки. Откровенно говоря, я считаю, что большинство моих стихов не созвучны музыкальному мышлению и музыкальным задачам Раймонда Паулса. Потому композитор их и не "тронул". И вообще мы с Паулсом люди разные, может быть, даже и полярных характеров. Он - сама противоположность моей медлительности, неточности, моему деревенскому чувству ритма. Это не мешает нам долгие годы работать вместе и, вероятно, даже дружить. Мне нравится его собранность, я ценю его умение организовать свое время, его способность быть резким, насмешливым, и в то же время - демократичным, терпимым.

Вначале, когда мы договаривались встретиться по делам, я часто опаздывал. Раймонд этого не мог понять. И - не ради принципа, а по необходимости - в украденное мной время уже принимался за другую работу. Очень скоро я взял за правило - встречаться с Раймондом по меньшей мере за минуту до назначенной встречи ... Не могу объяснить, как у Раймонда рождались мелодии на мои стихи. И сам он - вряд ли. Скорей уж лучше попробовать разобраться, как возникали мои слова к его музыке. (Между прочим, страшно не люблю термины "текст песни" и "автор текста" - для меня это как "маляр" вместо "живописец". Можно же сказать "слова песни", если музыка написана не на стихотворение, а на специально сочиненные слова.)

Помню - писали мы "Сестру Керри". Шли обоими путями. Часть номеров я сочинил до музыки, затем композитор "облачил" их в звуки, мелодии, ритмы. Но Раймонд - нетерпеливый, горячий, спонтанный. Я не поспевал за его темпами. В особенности - в "Керри". Он жил одной этой своей новой любовью - бедной американской девушкой, которой позднее суждено стать звездой. Может быть, он так увлекся в чем-то ощущая параллели со своей жизнью? Может быть ... И поэтому некоторые песни Раймонд написал, не дожидаясь моих слов. Выложил передо мной музыку, сыграл ее на рояле и напел вокальную партию.

Тут уже не только проникайся его музыкальной эмоцией и подъемом, но и высчитывай такт, музыкальную и словесную фразу, занимайся математикой, чтобы тебе - и образно, и в соответствии с логикой латышского языка. Так всегда, когда сначала - музыка. Сиди и прикидывай, нет ли лишнего или недостающего слога. Удастся текст, Раймонд отрывисто бросит - "прима!". При чисто техническом промахе - скажем, при коротковатой фразе, нелогичности, сшибке звуков или ошибочном ударении - берегись: иронический взгляд, артистический вздох и - "О боже, за какие грехи?!" Редко, но случались со мной и полные недоразумения. Лет пять тому назад Раймонд проиграл мне мелодию, нарисовал "рыбу" - схему ударений, и я отправился писать слова. Закончил, отдал композитору. Тот стал играть и схватился за голову. "Нет, нет, старик, тут не о таких высоких материях!" Я написал торжественный, "святый" текст чуть ли не о конкретных героях, а передо мной была музыка шлягера. Я тут же переписал слова и получилась песня ... "Листья желтые". Безумием было бы пустить ее в люди с теми, с патетическими образами.

Сочинение слов к песне - обоюдоострый меч. Теперь, когда для РаймоНда Паулса пишут и другие мои коллеги, положение изменилось. Коллеги примирят. Раньше в основном сочинял я один, и уже потому ощущал нечто вроде тайной насмешки надо мной. Но главное, что с одной стороны существовало признание публики, в большинстве своем не слишком музыкально образованной, а с другой - резкие упреки и осуждение людей, которых бесила эстрада, сам Паулс, ажиотаж вокруг него. Я понимаю таких людей точно так же, как защищаю Паулса от незаслуженных нападок. Именно незаслуженных, поскольку при этом упускается, на мой взгляд, существенная деталь. Попытаюсь вкратце объяснить, что я имею в виду. Да, я согласен, что удельный вес эстрады в современной музыке чрезмерно велик. Но эстрадные ли композиторы в том повинны? А редакторы радио и телевидения, пропагандисты музыки, организаторы музыкальной жизни? Но зачем им рыться в фонотеке, подыскивать классику и современную серьезную музыку для музыкальной части передачи, если можно поставить шлягер, только что использованный коллегой из другой редакции? Везде и всюду, подходит или не подходит, - эстрада. И все упрекают эстрадного композитора. А не нерадивого и, простите, порой недостаточно компетентного редактора и администратора. Это проблема. Проблема таланта организаторов. Проблема эрудиции и оперативности рецензентов ...

Раймонд Паулс против односторонности, против инерции. Кое-кто его увлечения новыми жанрами, поэтами, концертными формами, смену певцов и ансамблей считает жестокостью. Да, можно сказать и так, но таково уж его, артиста, естественное состояние - постоянная бессонница, поиски нового, многогранность. Чем он и побеждает.

Я не считал, сколько песен сочинили мы с Паулсом, но что-то около сотни. Сотрудничество, о котором так много меня спрашивают, чаще приносило удовлетворение, чем оставляло равнодушным или огорчало. Но работа эта вызывала и некоторое внутреннее сопротивление, поскольку писать слова приходится по так называемому заказу. Нет, речь не о содержании. Заказывают определенное время, срок создания концертной программы или мюзикла. Ведь вот поэту книгу стихов никто не заказывает - она рождается органично, складываясь продолжительно, без планирования извне. А к мюзиклу, скажем, слова песен следует сдать ровно через месяц - тогда композитор сочинит музыку, и театр поставит спектакль к такой-то и такой-то дате, как того требует производственный план. И тут у Раймонда Паулса можно поучиться пониманию "производственного плана". Он-то не станет изображать человека вдохновения, которому все равно, как и что успеют театр, филармония, киностудия - в этом столетии или в следующем. Имант Скрастинын ужасался: "Что за человек этот Раймонд Паулс - на дворе лето, жара, лежи себе на пляже или рыбку уди. Так нет - репетирует вместе со мной в пыльном зале!" Да, Раймонд будет репетировать, если надо репетировать, безвылазно отсидит в студии звукозаписи, если того потребует график. Все утро того дня, когда он впервые отправлялся в концертное турне по Америке, Раймонд Паулс проработал - записывал на пластинку песни. Уже перед отъездом, в спешке укладывая чемоданы, проиграл две песни на мои слова и позвонил дожидавшимся солистам - берите, куски готовы".

Алла Пугачева: Раймонд Паулс - художник в музыке, чутко воспринимающий все оттенки музыкальной палитры. Порой мне кажется, что этот внешне замкнутый, молчаливый человек только музыке доверяет свое самое дорогое, сокровенное, хрупкое. Он изумительно чувствует инструмент. Можно бесконечно слушать и наблюдать за тем, как он импровизирует. Я благодарна судьбе за то, что она сблизила меня с этим талантливым композитором и человеком

Меня спрашивают о взаимном вдохновении. Не знаю, что и ответить. Меня лично вдохновляет музыкальная и, быть может, еще более - социальная роль личности Раймонда Паулса. Меня вдохновляет Паулс в его основном направлении, в стремлении к непреходящей музыке, отодвигающем развлекательные сочинения на дистанцию вспомогательных. Вдохновляет, что он способен представлять наш народ среди других народов. Именно потому у Раймонда возникают новые возможности выразить себя, создавать произведения и преумножить обязанности.

Началось сотрудничество с Андреем Вознесенским. С другими московскими авторами. С Аллой Пугачевой. Все это означало новые нагрузки - поездки в Москву и обратно, видеозаписи. Не перебрался бы только в столицу, заволновались многие. Меня волновало другое - через Москву Паулс выходит в мир. Редкий из латышей, чья фамилия не требует комментариев. Вместе с ним в мир выходит и Латвия. В Ригу прибыло Центральное телевидение, чтобы отснять материалы к авторскому концерту Раймонда Паулса. Засняли не только песни маэстро в исполнении латышских певцов и сцены из спектаклей Художественного театра "Бранд" и "Шерлок Холмс", но и панораму дорогой нашему сердцу Риги с башни собора Петра. А в Латгалии, у друга Раймонда керамика Антона Ушпелиса, снимали хор мальчиков. Снимали в Латгалии прекрасное и первозданное выражение души нашей латышской. Снимали, как бушует пламя в печи гончара, как звенят кружки и подсвечники, выходя из печи, как переливается глазурь и шелестят белые березы. Над всем этим - чистые мальчишечьи голоса ... И - будем откровенны - деятельность и широкая популярность Раймонда Паулса в качестве примера избавили кое-кого от комплекса неполноценности, а кое-кого - от скепсиса по поводу латышской молчаливости, вялости, мрачности ... Заново определили границы творчества композитора, его известности и популярности латышского искусства авторские концерты в конце 1981 года. Они проходили в Москве под аккомпанемент белых снегов и ледяных метелей.

Авторский концерт в Москве

Фонари московских улиц и площадей хлестал косой снег, а на набережной Москва-реки толпились люди в надежде попасть в Театр эстрады. На один из девяти триумфальных авторских концертов Раймонда Паулса в громаднейшем городе мира.

Была "Русская зима" с богатой и яркой культурной жизнью в столице СССР. Артисты парижской "Гранд Опера" танцевали в "Жизель", в Большом театре звучала восстановленная "Кармен", москвичи спешили на премьеру рок-оперы Вознесенского и Рыбникова. По всему городу сияли театральные рампы. И тем не менее концерты Паулса были распроданы, зал переполнен.

О нем говорили в поездах, гостиницах, в вузах, на фабриках, в министерствах, издательствах, на базарах, в магазинах и конторах. Самые наивные "венчали" его с Аллой Пугачевой, и оба артиста искренне удивлялись и от души хохотали над этим.

Я пришел на один из девяти концертов Раймонда и уже с вестибюля ощутил особое воодушевление, смешанное с чувством ответственности и гордости. Там и тут слышалась родная речь - это переговаривались московские и специально приехавшие в Москву на концерт латыши. Слушал я вместе с москвичкой, музыковедом Гуной Голубой, позже мы признались друг другу, что испытывали гордость не только за Раймонда, но и за свой народ, за Ригу и Латвию.

Раймонд Паулс авторскому концерту отдал всего себя. Демонстрировал свой талант мелодиста - в песнях, способности пианиста - в регтаймах, чуткость аккомпаниатора - в сопровождении.

Публика восхищалась богатым голосом Ольги Пираги, темпераментом и артистичностью Аллы Пугачевой, элегантностью Яака Йолы. Но ближе всего к чуду искусства, по-моему, были рег-таймы - Раймонду Паулсу и Харию Башу аплодировали с первых же тактов. Второй раз чудо хлынуло в зал вместе с голосом Пугачевой, расцветшим под фонограмму хора мальчиков, поющих на латышском языке.

Сегодня смело можно сказать - концерты эти доказали и спе-циалистам Эстрады, что в этом жанре Раймонд Паулс - один из ведущих советских композиторов. "Он нам помогает жить", - сказал мне как-то в Латвии один простой сельский работяга. Тогда, глядя на восхищенных москвичей, казалось, что так оно и есть.

- ... хорошо, - говорит Раймонд в трубку, заканчивая разговор с дамой, приглашающей его от имени коллектива, - я буду у вас, только ... - и, сатанински сверкнув глазами, выдает такое, от чего в трубке воцаряется тишина, завершающаяся нервным смешком ... Юмор Паулса почти саркастичен и граничит с дерзостью. Он у него вроде маски. Надел - и пошел в толпу современников. Многие пытаются подступаться к композитору. Не получается. То куснет в ответ. То лягнет. То ошарашит черным юмором. Одни дамы падают в обморок. Другие со временем привыкают. Третьим не привыкнуть никогда. Заткнут уши и твердят: нет, не хочу его, хочу только его музыку. А одна дамочка на званом вечере - пышная и ухоженная, как живая садовая изгородь, - просто сгорала: "Мне не нравится ваша музыка, вы можете писать иначе, у вас такой талант". Паулс глянул на незваную инструкторшу и сказал: "Похоже, музыка, которая вас заинтересует, мне не удастся. Я не научился писать для оркестра с рогами".

Автрский концерт в Москве. Поет В. Леонтьев

"Не перебрался бы только в столицу", отчего-то снова вспоминаются мне тревоги моих земляков. Разве может "перебраться" художник куда-то от своих, в которых он уже растворился? Не может. В свое время Раймонд Паулс на вопрос о национальных истоках его творчества ответил:

Я уже давно хотел написать для эстрады что-нибудь в духе латышских народных песен. В джазе уже такую попытку делал - это мои "Пять импровизаций". По тогда это были лишь обработки народных мелодий для инструментального трио.

Потом решил написать свои мелодии на слова народных песен, используя современные ритмы. Если у меня что-нибудь получилось, то я должен сказать спасибо классику латышской музыки Эмилю Мелнгайлису, который в свое время пешком обошел всю Латвию и записал народные песни. Мне было намного легче: я всего лишь дошагал до библиотеки, взял сборник собранных им песен и довольно долго (не часы, а месяцы) просидел за роялем, пока не написал цикл в пять песенок.

Некуда тебе "перебираться", если ты истинный художник. В культуре перемещение кадров невозможно. Живи, где угодно, - ты или художник своего народа, или - никто. Представляя всю советскую музыку, Раймонд Паулс представляет латышскую ветвь этого музыкального древа.

Мне вспоминается круиз по шести европейским странам на пассажирском судне "Михаил Калинин" весной 1979 года. Это был рейс, который организовал Комитет защиты мира СССР. Раймонд плыл во второй раз. Я - в первый. Но не о Гамбурге и Любеке, не о Стокгольме и Копенгагене, Гданьске и Варнемюнде хочется мне рассказать, а о той большой любви, с какой пассажиры "Михаила Калинина" относились к латышскому композитору. Его узнавали люди со всех концов Советского Союза - не только из больших городов, но и из поселков, деревень и аулов. Уже в Клайпедском порту, где собралась наша группа в 300 человек, ко мне подошла казашка и, недоверчиво глядя на меня, спросила: "А правда, что в латвийской группе сам Раймонд Паулс?" В море мы вышли ночью, но на следующее утро, за завтраком и во время прогулок по палубе, Раймонда Паулса "опознали" окончательно ... Простые и сердечные рабочие-сибиряки пригласили Раймонда заглянуть к ним вечерком в каюту - после этих изысканных немецких городов не помешает ... "Помешает, однако", - возразил Раймонд Паулс, чем, похоже, поверг сибиряков в изумление. Капитан "Михаила Калинина" лично попросил Раймонда Паулса нанести ему визит, предоставил в наше распоряжение корабельную финскую баню. Люди не скупились на добрые слова, на улыбки, советы, пожелания ... Каждая республика устраивала в музыкальном салоне теплохода свой вечер. Наш вечер удался на славу. И не из-за стихов Петерса, а из-за Раймонда Паулса и певца Владимира Окуня. В Балтийском море, проплывая на белом корабле мимо дворца Гамлета, играл латышский композитор - и ветер слышал его. Ветер встречал нас, мореходов, и вместо струн для него была антенна, и он играл. Мы уносили Латвию в море времени.

Раймонд все изъявления любви принимал с несокрушимым спокойствием. Просто и естественно. Разговаривал с людьми, давал автографы, шутил, обещал писать новые песни. Но в каюте он мне казался таким, словно не в себе, словно за бортом очутился, хотя по-прежнему находился на судне. Только потом я понял - Раймонд, действительно, за бортом обычной своей жизни: он не работает, не сидит за роялем, не переписывает ноты и тексты под ними, не репетирует с певцами, не сидит за пультом в студии, озвучивая какой-нибудь фильм, не спорит с режиссером в театре, а скучает, торчит без дела, томится. Странно и непривычно. Здесь, в море, даже форели не половишь. Здесь смело можно пропустить свою тень вперед и пойти по течению - наслаждаться туристским комфортом, видами европейских городов. Правда, Раймонд фотографировал. Позже, в Риге, показывал диапозитивы и с чудовищным сарказмом комментировал, в особенности, те кадры, где был я. Объяснял, что Европы, само собой, я не видел, только бары и игральные автоматы теплохода. Добавлял, что две недели в одной каюте с Петерсом - серьезная проверка сил. Слава богу - путешествие закончилось Ругал Иманта Зиедониса - тот всучил нам на Рижском вокзале жернов с поперечиной и сказал: "Свезите, ребята, этот камешек в Копенгаген! Один датский учитель вас встретит и заберет. Он, как и я, коллекционирует жернова. Видел фильм о Прибалтике. Я в этом фильме, как черт в сказке, катаю жернов вокруг своего дома ... Он, ну этот датчанин, хочет раздобыть жернов из Латвии.

- Вот, - Раймонд тычет пальцем в диапозитив, - здесь мы в Копенгагене. Вон, вместе с Петерсом тащим камень народного поэта. Вы думаете, нас кто-нибудь встретил? Конечно - нет, потому что - воскресенье. Полдня возили этот жернов по Копенгагену, пока не вкатили его в Дом датско-советской дружбы. Ну, не тип ли этот Зиедонис? - даром заставляет по Европе камни таскать! Эх, катится вниз латышская поэтическая братия, распустилась ...

Щелк! На стене новый снимок. Мы в Копенгагенском порту. Пасхальная неделя. За нашим теплоходом - военные суда НАТО с флагами разных западных стран. Вот - мы в Стокгольме. Вот - это Юрис Кронберг - поэт. Перевел и издал на шведском языке эпифании Иманта Зиедониса и книгу стихов Визмы Белшевиц. Организовал публикации других авторов в шведской литературной прессе. Выглядит вполне прогрессивным бородачом. Жаль, что не сфотографировали профессора Андрея Иохансона и поэтессу Веронику Стрелерте - в их гостеприимном доме мы с Раймондом и Юрисом Кронбергом пробыли около часа. Была пасхальная суббота. Пили какое-то особое итальянское вино и ели пасху. Раймонд, разумеется, только ел пасху. Андрей Иохансон в 1940 году работал в газете "Литерагурас авизе"^*, публиковался в ней. Его исследование о водяных духах в мифологии балгов написано на немецком языке и имеется во всех библиотеках Европы, у нас, в Риге - тоже. Вероника Стрелерте, супруга Иохансона, подарила мне свою, изданную в эмиграции книгу стихов "Годы милосердия". Щелк! Вот - мы в Хельсинки у президентского дворца. Вот замечательный рыбный рынок - рядышком с президентским дворцом. А вот мы бежим впереди почетной стражи датской королевы, да, вон, вон, у памятника Сибелиусу, нас фотографировал Стрелис, коммерческий директор советско-финской фирмы "Konela"; это фирма, которая занимается экспортом в Скандинавию "жигулей" и "лад".

^* ("Литературная газета (латыш.) выходила с 16 октября 1940 г. по июль 1941 г. (Орган печати Союза писателей ЛССР).)

Смотри ка, мы в Любеке! Щелк! Исторический снимок. Нам больше не до шуток и подтруниваний. Даже Раймонд напрочь забывает о латышской поэтической братии. На снимке виден Любек. Это город в Федеративной Республике Германии. Сразу после второй мировой войны здесь в лагере для перемещенных лиц находились тысячи отбившихся, привезенных силой и бежавших с родины латышей. Многие из них - кто раньше, кто позже - дождались разрешения на въезд во всевозможные америки, австралии и страны Европы, многие получили разрешение поселиться в Западной Германии. Но многие умерли там же, в лагере. В Любеке ... В наш туристический автобус входит седой мужчина и кричит: "Вай латвиеши ир? Латыши есть?" Мы отзываемся. Оказывается, это живущий в Западной Германии латышский среброкузнец, теперь уже пенсионер. Договорились встретиться с ним назавтра на Любекской ратушной площади возле цветочного рынка. Первое, что назавтра, с утра, среброкузнец сообщает нам - он не воевал ни на чьей стороне. А мы об этом и не спрашивали. Мы хотим возложить цветы на могилу Язепа Витола. Среброкузнец отведет нас к великому композитору. Берем такси и едем на Любекское городское кладбище ... Профессор Витол - первый ректор Латвийской государственной консерватории и ее основатель, гигант латышской музыки, выпускник и затем профессор Петербургской консерватории, вместе с лавиной беженцев был заброшен на чужбину. Подкошенный болезнью и утратой родины, профессор умер в 1948 году в бывшем вольном городе Ганзы, который Раймонд Паулс показывает нам сейчас на диапозитиве. Витол - необъятный, серебристый свет латышской музыки. Витол - верховный жрец высших жрецов нашей музыки, автор многих хоровых и сольных песен, произведений для фортепиано и симфонического оркестра. Витол - это "Певец Беверины", "Замок света", "Королевна". Витол - ученик Римского-Корсакова в композиции, форме и инструментовке. И Витол - профессор, наставник Прокофьева, Мясковского, Виноградова в Петербургской консерватории.

Марис Лиепа: Мне кажется - Раймонда Паулса Можно сравнить с Исааком Дунаевским, песни которого, уже при жизни его, не принадлежали ему одному, а фольклоризировались. Раймонд - один из тех, кто, беря свое начало в народной песне, возвращается в нее. То, что народ дал ему, он вернул самим собой ... Он рос от корней, и превратился в цветы и цветет на том древе, что для всех нас есть Древо жизни. Мне это древо встречалось в разных странах - и в Канаде, и в Соединенных Штатах Америки, и в Австралии. Люди там пели мне не только народные песни, но и песни Раймонда Паулса, и там они уже звучат как фольклор. Живя в Москве и танцуя в Большом театре, я всегда ощущаю волнение, когда слышу или вижу, как раскрываются таланты моих соотечественников. Я радуюсь, когда вижу, как люди восторгаются музыкой моего одноклассника Раймонда Паулса. И доволен нашим классом

Я смотрю на старинную фотографию, на которой запечатлены участники "Беляевских пятниц" в Петродворце. Вот, весь высший свет - А. Лядов, В. Стасов, Цезарь Кюи, Н. Римский-Корсаков, М. Беляев со своей дочуркой, А. Глазунов, Я. Витол, С. Ляпунов. Витол лауреат премии имени Глинки, присуж денной за вариации на тему латышской народной песни "Ступай, солнышко, скорей к богу". Витол-профессор высшей категории и почётный член Русского Императорского музыкального общества; имя его в Петербургской консерватории высечено К на мраморной доске рядом с именами самых прославленных музыкантов Европы. Витол - это слова Анатолия Лядова о нем: К Люблю Витола за то, что он чист. Высказывание, подразумевающее как музыку Витола, так и личность.

Да, Витол чист, потому мы идем к нему по этим аллеям немецкого кладбища. Имя его Латвийской консерватории присвоили в год, когда Раймонд заканчивал этот вуз. Пройдут годы, и в Латвию из США приедет супруга маэстро Витола - Анния. И примет в благодарность овации певцов и слушателей на Празднике песни и услышит "Замок света" своего мужа и новые произведения сегодняшних композиторов Советской Латвии. Пройдут годы, и один из них, Раймонд Паулс, станет преподавателем в консерватории. А сейчас мы идем к верховному жрецу. Мимо елей и лиственниц Германии. Мимо тисов и рододендронов. Сопровождаемые седым среброкузнецом. И все время у меня в ушах звучат слова другого, умершего в Германии, латыша. Таким же роковым образом попал он на чужбину, отсюда обращался к братьям своим по незавидной доле поэмой в прозе. "Помяни Латвию"- это на чужбине написанная поэма и на чужбине выстраданные слова. Выстраданные Янисом Яунсудрабинем. Жаль, он не знает, что на веки вечные вернулся он к своему народу - в Советской Латвии вышло его Собрание сочинений в 15-ти томах.

Вот они, сказанные Яунсудрабинем на чужбине слова:

Здесь. Здесь, под тисами и рододендронами ... Этот шелест - отзвук аплодисментов в Межапарке. Праздник песни в зените. Раймонд Паулс, выпускник Латвийской государственной консерватории имени Язепа Витола 1958 года, приносит цветы первому ректору музыкального вуза. От весенних, от алеющих на заре березняков и льдов Латвии, от летнего цветения лип, от осенних ветров и зимних снегов. Это - очень важный момент в жизни композитора Раймонда Паулса.

... Звонят. Альберт. Завтра, в полпятого утра. Все реки открылись ...