"Для работы покой нужен"

Илл. к главе 'Для работы покой нужен'

С 1869 по 1876 год Мусоргский не выезжал за пределы Петербурга, если не считать посещений Стасовых, Петровых и других знакомых в Парголове и Новой Деревне да редких поездок в Павловск во время летнего концертного сезона. Семь лет композитор неотлучно находился в столице.

Это были годы быстрого роста Петербурга. После реформы 1861 года внешний облик города стал резко меняться. Началось интенсивное строительство. Окраины отодвигались все дальше, уступая место новым улицам с многоэтажными доходными домами. Еще резче обозначалось различие между роскошным центром и фабричными районами, где появлялись все новые заводы и фабрики. Быстро росло трудовое население города.

В эти годы начался распад "Могучей кучки". Объясняя его причины, Бородин писал: "Пока все были в положении яиц под наседкой (разумея под последнею Балакирева), все мы были более или менее схожи. Как скоро вылупились из яиц птенцы - обросли перьями. Перья у всех вышли по необходимости различные; а когда отросли крылья - каждый полетел, куда его тянет по натуре его. Отсутствие сходства в направлении, стремлениях, вкусах, характере творчества и проч., по-моему, составляет хорошую и отнюдь не печальную сторону дела. Так должно быть, когда художественная индивидуальность сложится, созреет и окрепнет".

Мусоргский, Стасов и Шестакова смотрели на вещи иначе. Им представлялось, что поиски каждым композитором собственного, индивидуального творческого пути - это измена общему делу.

Хотя об "измене" не могло быть и речи, члены содружества по разным причинам стали встречаться реже, особенно с 1870 года, когда от кружка отошел Балакирев.

Это был тяжелый для Милия Алексеевича год. Интриги недоброжелателей из высших кругов, добившихся его отставки от руководства концертами Русского музыкального общества, финансовый крах Бесплатной музыкальной школы, семейные несчастья, материальная нужда - все это болезненно отозвалось на его нервной и восприимчивой натуре. Прежде такой живой, волевой, полный энергии и воинственного задора, Балакирев вдруг резко изменился. Им овладели апатия, полное безразличие к музыке. В своих неудачах он стал видеть "перст судьбы". Недавний яростный атеист превратился в ревнителя религии, не пропускавшего ни одной церковной службы.

Соратники Балакирева с горечью убеждались в своем бессилии помочь ему. Они понимали, что причина его страшной метаморфозы - душевное заболевание. Особенно горестно переживал несчастье старшего товарища Мусоргский: "...ужасно, если это правда, - писал он Стасову, сообщившему о катастрофе, - ...слишком рано: до гадости слишком рано!"

Мусоргский не мог примириться с распадом кружка. Рушились его идеалы... "Могучая кучка выродилась в бездушных изменников", - жаловался Модест Петрович. Мотив раскола кружка наполняет все его письма 1870-х годов. И в то же время в высказываниях Мусоргского наряду с горьким разочарованием в прежних соратниках видна удивительная сила убежденности в своих позициях, неколебимая вера в свое дело.

Не приспособленный к жизни, душевно ранимый, Мусоргский тянулся к дружескому участию, теплу, к семейному уюту. А с годами становился все более одиноким. Правда, оставались еще Стасов и Бородин. Но со временем Модеста Петровича все больше удивляла и раздражала непонятная ему апатия Бородина. Мусоргский так же не понимал Бородина, как балакиревцы не понимали его самого... У Александра Порфирьевича была совершенно невыносимая домашняя обстановка, вызванная болезнью жены. Страшное переутомление от большой научной и общественной работы, отсутствие возможности отдохнуть дома - все это подтачивало его силы. А Модест Петрович, досадуя на возраставшую вялость любимого товарища, восклицал: "О, если б Бородин озлиться мог!"

Новые друзья, так же далекие от душевных переживаний Мусоргского, не могли заменить ему старых товарищей.

С лета 1873 года Мусоргский особенно сблизился с молодым поэтом, графом Арсением Аркадьевичем Голенищевым-Кутузовым. Модест Петрович находил у Арсения большой литературный талант и радовался тому, что взгляды его молодого друга на задачи искусства во многом совпадают с его собственными взглядами. Голенищев-Кутузов считал себя последователем и учеником Мусоргского, очень ценил его мнение.

Но Модесту Петровичу и здесь пришлось испытать тяжелое разочарование: слишком разные жизненные условия были у него и у Голенищева-Кутузова, слишком различные мировоззрения... Фрондировавший по молодости лет, граф скоро свернул на совсем иную дорогу - стал поборником "чистого искусства" и ярым реакционером. В его творчестве зрелых лет ничего не осталось от того, что привлекало Мусоргского.

С 1873 года начался в жизни Мусоргского надлом, приведший его к преждевременному концу. Модест Петрович стал пить.

Дмитрий Васильевич Стасов, встретивший его у брата, с тревогой писал жене, что нашел Модеста Петровича "значительно изменившимся, - он как-то опустился, осунулся и значительно молчаливее, но сочиняет по-прежнему - хорошо".

Летом Владимир Васильевич Стасов уехал в отпуск за границу, а Голенищев-Кутузов в деревню. И Мусоргский особенно остро почувствовал свое одиночество. Ни усиленная работа над "Хованщиной", ни переписка с друзьями не могли вывести его из угнетенного состояния. Поликсена Степановна Стасова, тоже находившаяся тогда за границей, обеспокоенная сообщением мужа, написала Модесту Петровичу письмо, умоляя его поберечь себя для друзей и искусства. "Голубчик, дорогой Мусорянин, ведь подумайте, что кто начал "Борисом", тому впереди много, о, как много!" - писала она.

Примечателен ответ Мусоргского: "В России искусство водится, но художество - предмет роскоши: я не об одной музыке говорю, я люблю и (думаю что) чую все художества. Доселе счастливая звезда вела меня и поведет дальше - в это я верю, потому что люблю и живу такою любовью, а люблю человека в художестве... И тот же я Мусорянин, только строже стал к себе".

Да, в царской России "художество" не поощрялось! На что бы он жил, если б оставил службу? И приходилось составлять бесконечные канцелярские донесения о лесничих в ненавистном департаменте, что у Синего моста. Все с большим отвращением брел он каждое утро в надоевшую канцелярию. Часы, проведенные за нудной работой "по лесной части", казались - да и были! - украденными у творчества. В душе Мусоргского нарастал страшный конфликт: вдохновенный порыв постоянно наталкивался на непреодолимое препятствие. "Сильно хочется делать дело, да Русь-матушка подсыпает только следственные - по чиновничьей части - скверно!" - жаловался Модест Петрович Стасову.

Это постоянное мучительное раздвоение между творчеством и службой и явилось причиной того, что Модест Петрович искал нервной разрядки. И, к великому несчастью, нашел ее в вине...

После возвращения Стасова из-за границы Мусоргский стал особенно часто бывать у Владимира Васильевича. В 1874 году Стасовы переехали на Надеждинскую улицу, в дом 9 (ныне улица Маяковского, дом 11). Посещал Модест Петрович и Дмитрия Васильевича на Малой Морской, в доме Татищева (ныне улица Гоголя, дом 8).

Однажды у Д. В. Стасова были Мусоргский и Бородин. Дети Стасова упросили Бородина сыграть половецкие пляски из оперы "Князь Игорь". Тогда Модест Петрович стал шутливо уговаривать Александра Порфирьевича: "Ну, дайте, я за вас сыграю, professore [профессор]. Ну, куда вам с вашими пулярдками". Модест Петрович имел в виду полные руки Бородина... А потом Мусоргский спел арию Кончака. Эту арию он исполнял бесподобно, с особым, свойственным лишь ему подчеркиванием некоторых фраз и слов. С истинно восточным величием Модест Петрович произносил:

Все хану здесь подвластно,
Все боятся меня,
Все трепещет кругом...

И вслед за тем с неподражаемой мягкостью:

Но ты меня не боялся,
Пощады ты не просил, князь.

Дочь Д. В. Стасова, Варвара Дмитриевна, уверяла, что впоследствии все слышанные ею Кончаки при постановке "Игоря" на сцене казались уже "не теми". В ее памяти навею жизнь сохранился голос Мусоргского...

Модест Петрович любил бывать и в семействе Моласов. Выйдя замуж, Александра Николаевна не только не отошла от музыки, чего так опасался Мусоргский, но стала систематически устраивать у себя музыкальные вечера. Их обычными посетителями были Стасов, Бородин, Кюи, Римский-Корсаков и его жена Надежда Николаевна, Щербачев, Лодыженский. Моласы жили на одном этаже с Римскими-Корсаковыми в доме 25 по Фурштадтской улице (ныне участок дома 33 по улице Петра Лаврова). Вечера они устраивали два-три раза в неделю. Композиторы нередко приносили свои новые сочинения, и Александра Николаевна с Мусоргским исполняли их по рукописям.

И. Е. Репин в 1882 году. С портрета В. М. Васнецова

Из новых знакомств 1870-х годов наибольшее значение имела для Мусоргского встреча с Марком Матвеевичем Антокольским и Ильей Ефимовичем Репиным. Они познакомились у Стасова, который назвал их своей "тройкой". Этих замечательных художников объединяла идейная близость, одинаковая направленность творчества. Не случайно именно Репину как единомышленнику Мусоргский писал о замысле "Хованщины". Имея в виду прозвище, данное троим друзьям Стасовым, композитор называл великого художника "коренником", а себя скромно- "пристяжной" и добавлял: "Мне лично от русийских порядков тошнехонько, но это потому, что в качестве пристяжной кнута боюсь". Многозначителен обращенный к Репину призыв: "Вези, коренник, - воз тяжел, а кляч много".

Репин, в свою очередь, преклонялся перед гением Мусоргского. "Как восторгаюсь я Модестом Петровичем! Вот так богатырь! Вот так наш!!! И вы не поверите, как я им голоден", - писал художник Стасову.

К этой же компании стасовских любимцев - художников, боровшихся за русскую самобытную культуру, принадлежал и Виктор Александрович Гартман, близкий друг Модеста Петровича и почитатель его творчества. Способный зодчий, автор многих сооружений в русском стиле, которым увлекались в противовес "казенному", как тогда считали, классицизму, он был к тому же неплохим рисовальщиком-жанристом. Он часто путешествовал и во время поездок делал много зарисовок.

В июле 1873 года Гартман скоропостижно скончался в Москве. Это было тяжелым ударом для Мусоргского. "Горе, горе! О российское многострадальное искусство!.. эта бездарная дура смерть косит, не рассуждая, есть ли надобность в ее проклятом визите", - в отчаянии писал Модест Петрович П. С. Стасовой.

После смерти Гартмана по инициативе Стасова в Академии художеств организовали выставку архитектурных проектов и рисунков покойного. Выставка открылась в начале февраля 1874 года. Модест Петрович не раз посещал ее. И каждый раз он с тоской вспоминал об ушедшем из жизни друге. У него возникла мысль создать музыкальный памятник Виктору Гартману. Так родился замысел фортепианной сюиты "Картинки с выставки", к осуществлению которого композитор приступил летом 1874 года.

Улица Воинова (Шпалерная), дом № 6, где жили М. П. Мусоргский и А. А. Голенищев-Кутузов. Современная фотография

"Картинкам с выставки" предшествовал вокальный цикл "Без солнца". Пожалуй, это самое пессимистическое произведение Мусоргского. Возможно, что поводом к написанию цикла явились тяжелые переживания композитора, вызванные смертью Гартмана. Впрочем, не только мысли о безвременной кончине друга угнетали в то время композитора.

Ужасное впечатление произвел на него драматический эпизод с полотнами живописца-баталиста В. В. Верещагина. Модест Петрович восхищался реалистическим мастерством замечательного художника и несколько раз посещал открывшуюся в марте 1874 года выставку его произведений. Она размещалась в здании Министерства внутренних дел, на углу Чернышевой площади и набережной Фонтанки (современный адрес: набережная Фонтанки, 57). Мусоргский, как и многие другие посетители выставки, подолгу простаивал перед полотнами, обличавшими ужасы войны.

Об этих полотнах много говорили в демократических кругах. И это не осталось незамеченным. Правительство нашло, что три картины Верещагина - "Окружили", "Слава в вышних богу" и "Забытый" - не к чести русской армии и позорят ее. Особенное негодование вызвала в правительственных сферах картина "Забытый". На ней был изображен оставленный на поле боя труп русского солдата, над которым вьется стая воронья. Ревнители славы царcкой армии утверждали, что такого не бывает, что русское "христолюбивое воинство" не оставляет на поле брани непохороненных, что картина Верещагина - клевета.

По требованию "высшего начальства" художник вынужден был снять эти полотна. В приступе гнева и возмущения он уничтожил их...

Это событие не могло оставить Мусоргского равнодушным. В знак солидарности с художником он создал балладу "Забытый". В подзаголовке баллады, посвященной прославленному живописцу, композитор поставил: "С Верещагина".

Слова песни по просьбе композитора написал Голенищев-Кутузов, с которым Модест Петрович в то время был дружен (они даже жили в одной квартире -в доме 6 на Шпалерной улице).

Протест против войны - таков пафос и картины Верещагина и баллады Мусоргского. Но по эмоциональной силе музыка намного превзошла живописное полотно.

Первая часть баллады - в характере мрачного марша - воспроизводит картину Верещагина:

Он смерть нашел в краю чужом...

Вторая часть - колыбельная, которую поет, укачивая ребенка, жена убитого солдата, ожидающая его возвращения, - является резким контрастом первой. Страшное сопоставление двух музыкальных образов производит неизгладимое впечатление.

Верещагин, услышавший песню Мусоргского на вечере у Стасова, был, как сообщал Модест Петрович в письме Голенищеву-Кутузову, "в большом восторге: "Забытый" - текст и музыка ему очень по душе, даже глубже: он высказывал, что местами его охватывало нервное чувство".

"Забытый" создавался одновременно с уже начатым циклом "Без солнца" и даже по первоначальному замыслу композитора должен был войти в этот цикл. Но гражданская тема баллады, ее антивоенное звучание никак не были связаны с остальными, сугубо интимными, лирическими романсами цикла, и композитор не включил туда "Забытого".

Во время создания песенного цикла "Без солнца" в жизни Мусоргского произошло еще одно тяжелое событие. 29 июня 1874 года умерла Надежда Петровна Опочинина. Болела ли она, или ее смерть наступила внезапно - неизвестно. Ни в письмах Мусоргского, ни в упоминаниях о нем в переписке Стасова и других лиц нет ни слова о кончине Опочининой. Модест Петрович так глубоко затаил свою скорбь, что его товарищи о смерти Опочининой даже не подозревали. Лишь цикл "Без солнца" да еще неоконченный романс на собственный текст "Надгробное письмо" ("Злая смерть, как коршун хищный..."), посвященный памяти "Н. П. 0-чи-ой", остались свидетелями душевной драмы Мусоргского.

В. А. Гартман в конце 1860-х годов. С фотографии

В цикле "Без солнца" шесть романсов. Они написаны на стихи Голенищева-Кутузова и посвящены ему.

В первом - "В четырех стенах" - композитор передает боль одиночества, когда человек остается наедине с собой, без надежды на сочувствие и дружескую поддержку. Следующие три романса - "Меня ты в толпе не узнала", "Окончен праздный шумный день" и "Скучай" пронизаны тоской одиночества среди чуждых людей.

Только природа приносит облегчение, освобождая от душевных мук. Романсы "Элегия" и "Над рекой", в которых проводится эта мысль, не случайны для Мусоргского. Он страстно любил природу, знал ее очищающее действие на душу. Но ему все меньше удавалось бывать наедине с природой. Тем сильнее он тосковал о ней в туманном "без солнца", казенном Петербурге.

В цикле "Без солнца" Мусоргский отразил не только личные переживания. В этом, казалось бы, наиболее субъективном творении, несомненно, нашли отражение общественные настроения эпохи реакции в середине 1870-х годов.

Однако было бы ошибкой считать, что композитор погрузился в безысходную тоску. В эту труднейшую пору своей жизни, создав беспредельно мрачное сочинение, Мусоргский написал и вступление к "Хованщине" "Рассвет на Москве-реке" - произведение совершенно иного характера. 25 августа 1874 года Модест Петрович поставил последнюю точку на рукописи "Без солнца", а 2 сентября записал вступление к "Хованщине". И это не простое совпадение.

В "Картинках с выставки", созданных летом 1874 года, тоже соседствуют печальные и радостные пьесы. Среди них есть фантастические эпизоды - балет невылупившихся птенцов или полет Бабы-Яги, но большей частью это реалистические, жанровые зарисовки. В обычных жизненных сценках заключены глубокие мысли, философские раздумья о жизни, о смерти, о народе.

""Гартман" кипит, как кипел "Борис", - писал композитор Стасову во время сочинения "Картинок", - звуки и мысль в воздухе повисли, глотаю и объедаюсь, едва успеваю царапать на бумаге". Мусоргский посвятил свое новое творение В. В. Стасову - "устроителю гартмановской выставки на память о нашем дорогом Викторе".

В сюите десять номеров: "Гном", "Старый замок", "Тюльери" ("Ссора детей после игры"), "Быдло", "Балет невылупившихся птенцов", "Два еврея, богатый и бедный", "Лимож. Рынок" ("Большая новость"), "Катакомбы" ("Римская гробница"), "Избушка на курьих ножках" ("Баба-Яга") и "Богатырские ворота".

Между пьесами помещены интермедии ярко выраженного русского характера. Мусоргский назвал их "Прогулка" и утверждал, что изобразил в них самого себя. Музыка интермедий, варьирующаяся от картинки к картинке, действительно как бы воспроизводит настроение, которое вызывает у зрителя та или иная сценка.

В "Картинках с выставки" с большой силой проявилась способность Модеста Петровича "читать между строк". То, что он вычитал, а вернее, высмотрел у Гартмана намного значительней созданного художником. Так, пьеса "Быдло" - это не просто жанровая зарисовка, запечатлевшая движение неуклюжей польской телеги, запряженной волами. В музыке ощущается глухой ропот подавленного, забитого народа, который - наступит час - поднимется в могучем стихийном протесте..

Набросок "Богатырские ворота" вызвал в творческом воображении композитора величественную картину пира древнерусских богатырей.

Когда-то Гартман подарил Мусоргскому два рисунка - на одном был изображен богатый еврей, на другом - бедный. Эти рисунки дали композитору материал для создания яркого музыкального диалога, которому придан остро социальный характер. В музыке отчетливо слышны властные интонации важного богача и торопливая подобострастная речь бедняка.

Расцветив своей фантазией непритязательные беглые зарисовки, наполнив их глубоким жизненным смыслом, Мусоргский создал ряд блестящих реалистических картинок.

Во второй половине 1870-х годов у Мусоргского возник и замысел вокального цикла под названием "Песни и пляски смерти" на тексты А. А. Голенищева-Кутузова. Три из них - "Колыбельная", "Серенада" и "Трепак" - написаны в 1875 году, четвертая - "Полководец" - спустя два года.

Тема смерти, впервые прозвучавшая в "Поражен Сеннахериба", со второй половины 1870-х годов все чаще стала появляться в творчестве Мусоргского. Эта тема занимала большое место в демократическом искусстве 1870-х годов и имела ярко выраженный социально-обличительный характер. Достаточно вспомнить картины Верещагина, Крамского, Перова, стихотворения Некрасова. Мусоргский, художник, верный демократическим идеалам своего времени, живший интересами народа, не мог пройти мимо этой темы.

Поэт Я. П. Полонский, хорошо знавший композитора, вспоминал, как в конце 1860-х или начале 1870-х годов Модест Петрович импровизировал фортепианную пьесу, изображавшую душевное состояние умирающего политического заключенного в Петропавловской крепости на фоне курантов, фальшиво играющих "Коль славен..." (Православный гимн "Коль славен наш господь в Сионе" исполнялся курантами Петропавловской крепости до Октябрьской революции.). Этот рассказ свидетельствует и о политических симпатиях композитора, и о его глубоком интересе к воплощению в музыке острых психологических переживаний.

Тема смерти отнюдь не являлась у Мусоргского признаком упадочности настроения и не претворялась в его творчестве как мистико-религиозная. Композитор наполнил ее совсем другим смыслом. Она зазвучала как протест против бессмысленной гибели. Такое истолкование - одно из лучших свидетельств его страстной любви к людям, к жизни. Именно любовь к жизни вызывала протест Мусоргского против преждевременной гибели людей, вызванной бесчеловечными социальными условиями.

Любопытно, что Стасов, подавший композитору мысль о "Песнях и плясках смерти" - "Макабрах" (От французского "danse macabre" - пляска смерти.), как называл их Мусоргский, - представлял себе цикл как ряд исторических тем: войну язычников-славян с печенегами или половцами, смерть царицы Анастасии, жены Ивана Грозного, гибель "классовых" персонажей-"большой барыни", чиновника, царя и т. д.

Автор слов Голенищев-Кутузов (возможно, не без участия Мусоргского) распланировал цикл, наметив в нем двенадцать песен. В их числе предполагались песни о смерти "пролетария", а также о смерти политического изгнанника, который гибнет в море у самого берега, и другие.

Однако композитор отказался от идеи ""классовых" картин и построил цикл иначе - как широкое философское обобщение.

При создании песен Мусоргский использовал бытовые музыкальные жанры - колыбельную, серенаду, народный танец и марш.

В "Колыбельной" изображена смерть ребенка и отчаяние матери у колыбели умирающего. "Серенада" построена на противопоставлении любви и смерти. В этой песне изображается гибель девушки. Жизненная сцена поднята композитором до уровня глубокого обобщения. В песне "Трепак" показана смерть бедного крестьянина. Потрясающе заключение "Трепака", когда смерть убаюкивает замерзающего крестьянина. Последняя песня "Полководец" - об ужасах войны - имеет остро обличительный характер. В этой песне та же тема, что и в "Забытом", только там показана гибель одного человека, а здесь - массы людей.

"Полководец" был создан во время русско-турецкой войны. Народно-освободительная борьба балканских славян против турецкого владычества вызывала глубокое сочувствие в демократических кругах России. Захваченные идеей братской помощи порабощенным славянским народам, русские солдаты проявляли в этой войне исключительный героизм. Именно благодаря этому Россия, несмотря на гнилость военной системы царизма, смогла добиться победы.

В своей песне Мусоргский выразил боль многих тысяч людей, чьи близкие полегли на полях сражений. Победный марш - монолог Смерти "Кончена битва, я всех победила..." - основан на музыке польского революционного гимна "С дымом пожаров", широко распространенного в России.

Возможно, что Мусоргский использовал этот гимн, чтобы отразить в своей песне не только судьбу погибших на войне, но также и участь революционеров. Однако никаких высказываний композитора по этому поводу не сохранилось. Одно во всяком случае ясно: цикл в целом, и "Полководец" в особенности, явился отражением не только личных переживаний композитора, но и общественных настроений эпохи. В мире неблагополучно - таков внутренний подтекст "Макабров".

В начале 1870-х годов большой общественный резонанс получили политические процессы. Некоторые из них были открытыми и освещались в петербургской печати. Со второй половины 1870-х годов, когда реакция усилилась, происходили политические демонстрации, вызвавшие новые аресты. В частности, в конце 1876 года перед Казанским собором состоялась массовая демонстрация студентов.

Тяжелая действительность угнетала не одного "чиновника" Мусоргского, как с горькой иронией называл себя композитор, но все передовое русское общество. И он выражал в своих произведениях резкий протест против этого гнета.

К середине 1870-х годов уже совершенно явственно обозначились сдвиги, происшедшие в России после отмены крепостного права. Страна шла по пути капиталистического развития. Еще в 1873 году Модест Петрович высказывал опасения о грозящей России капитализации. Он считал, что капитализация страны в тех формах, которые он видел, не несет народу ничего хорошего. "Фабричное" влияние, по мнению Мусоргского, отрицательно сказывалось на языке народа, на его музыке, не говоря уже о нравственных устоях.

Русский народ самобытен и велик в своей первозданной красоте, "пока не всю Русию исколовратили чугунки", - писал Модест Петрович Репину.

В Петербурге развитие капитализма ощущалось с особенной силой. Все больший вес приобретали в столичном обществе новые "господа" - промышленники; фабриканты, биржевики. Они носились по петербургским улицам на роскошных лихачах с разодетыми вульгарными дамами. Они заполняли новые рестораны и увеселительные заведения, в которых царствовали канкан и оперетта.

Жизнь Петербурга, где, с одной стороны, безумствовали в кутежах новые его хозяева, а с другой - прозябали в нищете тысячи людей, глубоко волновала композитора.

Утверждение в жизни нового "фабричного" уклада возмущало Мусоргского до глубины души. Он болезненно воспринимал падение нравов, отсутствие человечности в отношениях между людьми.

"Черт бы их побрал, - этих биржевиков, разгаданных сфинксов XIX века. Вот на кого наткнулась Русь, мною, грешным, любимая!" - с отчаянием восклицал Модест Петрович.

Со второй половины 1870-х годов жизнь Мусоргского становилась все трудней. А чем хуже ему приходилось, тем чаще он искал разрядки в вине. Это все больше тревожило Стасова и других близких композитору людей. В их отношении к Мусоргскому появилось недоверие, сомнение в его творческих силах. Модест Петрович тяжело переживал это.

Вид на Красную (Галерную) улицу через арку бывшего здания Сената. Современная фотография

Ему было мучительно сознавать, что "с некоторых, довольно давних пор, Мусорянин стал предметом каких-то сомнений, подозрений, предположений... уездного досуга. Мусорянин работает - ему только для работы покой нужен" - так писал композитор Стасову.

Какая трагедия одиночества стоит за этой короткой репликой, но и какое чувство собственного достоинства!

А покоя не было! Не стало даже своего угла. Это произошло летом 1875 года. Модест Петрович, испытывавший большие материальные трудности, задолжал хозяйке меблированных комнат на Шпалерной, где жил несколько лет. И хозяйка потребовала, чтобы он "съехал". В конце июня Модест Петрович по приглашению Голенищева-Кутузова перебрался к нему.

Пятая линия Васильевского острова, дом № 8/1, в котором жил М. П. Мусоргский. Современная фотография

Голенищев-Кутузов жил в то время на Галерной улице. В каком доме он снимал квартиру - установить не удалось: адрес Мусоргского на Галерной (ныне Красной) улице остается неизвестным.

Модест Петрович прожил у приятеля месяц. Но в конце июля Голенищев-Кутузов уехал в деревню. "...Я, многогрешный, в день твоего отъезда проплелся в 5-м часу утра пешью к Наумову, где нашел обитель, благо предупредил Наумова, ибо, как знаешь, один боюсь оставаться", - писал Модест Петрович Голенищеву-Кутузову.

У Павла Александровича Наумова была неважная репутация. Хотя это был человек передовых взглядов, образованный и умный, его личная жизнь у многих вызывала осуждение. В прошлом блестящий офицер, Наумов давно вышел в отставку. Еще в молодые годы он расстался с женой и создал новую семью. Его гражданской женой стала свояченица, Мария Измаиловна Костюрина.

Наумов и Костюрина умели собирать вокруг себя интересных людей. Они общались с прогрессивными литераторами, художниками, артистами. Постоянными посетителями их дома были поэт Александр Жемчужников (один из создателей Козьмы Пруткова), известный чтец, актер и писатель И. Ф. Горбунов, певица Д. М. Леонова, ее гражданский муж журналист Ф. Д. Гриднин (Д. М. Леонова была не только талантливой певицей, но и передовой по взглядам женщиной (она являлась корреспонденткой журнала "Искра"). Ф. Д. Гриднин до 1870 года сотрудничал в "Искре", был близок с С. Нечаевым, содействовал распространению за границей романа "Что делать?", находился под негласным надзором полиции.) и другие.

Жили Наумовы в собственном доме Марии Измаиловны, доставшемся ей по наследству от отца, на углу Пятой линии и Рыночного (теперь Бугского) переулка на Васильевском острове. Исторический адрес: Пятая линия, дом 10 (теперь номер дома 8/1).

Этот пятиэтажный (раньше трехэтажный) дом сохранился. Он находится напротив сада Академии художеств. Именно сюда пришел бездомный, измученный композитор летней ночью 1875 года.

"У Наумова мне очень понравилось, особенно летом, - писал Модест Петрович Голенищеву-Кутузову, - сад, широкая улица, близко Нева... добрая беседа, подчас музыка; всякие новости, толки и перетолки - живется, дышится и работается".

Мария Измаиловна сердечно отнеслась к Мусоргскому. Ему отвели удобную комнату, о нем стали заботиться - и это сразу сказалось на его творческом настроении. Модест Петрович погрузился в работу.

Благодаря Наумовым Мусоргский, столько лет безвыездно проживший в городе, снова проводил лето на лоне природы. Два года подряд он ездил со своими друзьями в Царское Село. Впервые Мусоргский поселился там 1 августа 1876 года. В письмах к Стасову и Шестаковой он указал адрес: Новые места, дача Жуковского, № 7. Этот район появился в Царском Селе с 1855 года, когда стала застраиваться левая сторона Павловского шоссе, граничившая с Отдельным парком. Современный адрес дачи, в которой жил Мусоргский: город Пушкин, улица Маяковского, 26.

В первый же день после приезда Мусоргский и Наумов обошли ближайшие окрестности. "...Верст 5-6 исходили, да все в лучших местах", - рассказывал композитор Шестаковой. В том же письме он сообщал, что вечером, сидя на балконе, обдумывал "Хованщину". "Лишь бы отпуск дали, - кажется, загарцуем по нотной бумаге. Пора! Все почти сочинено, надо писать и писать".

А ночью не мог заснуть. "...Тишина; вдали то труба стрелочника на чугунке звучит, то "собачки" сторожевые свою должность облаивают; а тут, как арфное глиссандо, пробежит дремотой шелест листвы... Вдобавок "незримая луна" сквозь эту листву прямо к изголовью крадется, нежно, тихо крадется" -так поэтично передал Модест Петрович ощущения своей первой - бессонной - ночи в Царском Селе.

Город Пушкин. Улица Маяковского, дом № 26 (бывшая дача Жуковского). Современная фотография. Публикуется впервые

"Лучшие места" в Царском Селе, по которым с таким удовольствием гулял Мусоргский, - это романтические Отдельный, Баболовский и Екатерининский парки. За Екатерининским парком - самым старым из царскосельских парков - Александровский. И везде, на каждой аллее, у каждого памятника так живо дыхание пушкинской музы!

За лето Модест Петрович обошел самые отдаленные уголки царскосельских парков и, наверное, долго простаивал у "Девушки с кувшином", любовался воздушной колоннадой Камероновой галереи или сиживал в тени высоких сосен у Кагульского обелиска. Он прислушивался к звуку флюгера Скрипучей беседки, бродил по тенистым аллеям и по берегам каналов, переходил замысловатые Китайские мостики. А по старинной Павловской дороге (Дубовая аллея Отдельного парка) не раз ходил в любимый с юности Павловский парк.

Летом 1876 года Мусоргский много работал над "Сорочинской ярмаркой". Стасов сообщал Римскому-Корсакову, что "Мусорянин" "работает немало, да еще не только в "Хованщину", но и в "Сорочинскую ярмарку"- 2 оперы разом".

Действительно, сочинение сразу двух опер - дело небывалое, но не для Мусоргского. Если проследить весь творческий путь композитора, то обнаруживается, что он почти всегда одновременно работал над несколькими разнохарактерными произведениями. Правда, до 1874 года он не писал в различных жанрах, но после "Бориса Годунова" для Мусоргского стало обычным "парное" сочинение произведений, отличающихся по настроению, - трагических, безысходных, и оптимистических, наполненных радостью, ощущением полноты жизни. Так композитор преодолевал трагизм собственного существования...

Замысел "Сорочинской ярмарки" возник еще в 1874 году. Сам автор объяснял, что "два пудовика - "Борис" и "Хованщина" - рядом, могут придавить", что необходима разрядка. Он говорил, что в "комической опере та существенная польза, что характеры и обстановка обусловлены иною местностью, иным историческим бытом", новыми и интересными для него.

Правда, был момент, когда Модест Петрович охладел к "Сорочинской ярмарке", усомнившись в своих возможностях правдиво передать характер украинской музыки. Однако это скоро прошло. И композитор увлекся работой. К счастью, обстоятельства складывались так удачно, что два лета подряд-в 1876 и 1877 годах - он смог провести в Царском Селе и спокойно сочинять. Летом 1876 года первое время приходилось еще ездить на службу, но с 25 августа Мусоргский получил отпуск и всецело отдался творчеству.

На следующий год, с начала июня, Модест Петрович опять поселился с Наумовым в Царском Селе на прежней даче и снова занялся работой над "Сорочинской ярмаркой". Он писал Голенищеву-Кутузову, что надеется кончить оперу к будущему сезону, если сможет "вести дело дальше в таких же условиях".

В своих ранних композиторских опытах Мусоргский стремился буквально перевести на музыку человеческую речь. Так было, когда создавалась "Женитьба". Теперь же он был увлечен задачей воплотить в музыкальных образах человеческие характеры, сохранив во всей полноте их внутреннюю сущность.

"А как велик Гоголь! - писал Модест Петрович Голенищеву-Кутузову. - Наслаждение при музыкальном изложении Пушкина (в "Борисе") возрождается при музыкальном изложении Гоголя (в "Сорочинской"). ...Оба гиганта творческою силою так тонко наметили контуры сценического действия, что только краски наводи. Зато горе тем, кому блажь придет взять Пушкина или Гоголя только как текст!"

Композитор трудился с воодушевлением и до самого отъезда из Царского Села - в начале сентября 1877 года - не прекращал работу.

Мусоргский писал "Сорочинскую ярмарку", точно следуя повести Гоголя. Либретто рождалось одновременно с музыкой, после тщательного обдумывания всего замысла. Мусоргский широко использовал подлинные украинские песни, создавая живые и выразительные жанровые сцены и лирические эпизоды. Композитор сумел с удивительной тонкостью воспроизвести дух гоголевской повести в музыке.

Комическую оперу по самой веселой и жизнерадостной повести Гоголя Мусоргский не завершил: слишком беспросветной стала его жизнь... Последнее, на чем остановилась творческая мысль композитора, - инструментовка "Думки" Параси, доведенная лишь до аллегретто "Зелененький барвиночку".

Когда общая планировка была намечена, Модест Петрович пришел посоветоваться о сценарии с опытными актерами, своими близкими друзьями Петровыми. Они жили на Малой Подьяческой в доме Бертэ (№ 10). И Осип Афанасьевич и особенно Анна Яковлевна с большим сочувствием и интересом отнеслись к новому замыслу композитора. На сценарии оперы, набросанном у Петровых, Мусоргский приписал: "У А. Я. и О. А. Петровых в Петрограде". А в письмах Модест Петрович с благодарностью упоминал помощь "гениальной Анны Яковлевны", как он неизменно в восхищении называл прославленную артистку.

С Петровыми связан еще один важный эпизод в жизни Мусоргского. Это произошло несколькими годами раньше - в 1874 году. Приехавший в Петербург И. С. Тургенев навестил Петровых и встретился там с Модестом Петровичем.

Вот как сам писатель рассказал об этой встрече в письме Полине Виардо:

"Обедал сегодня у старика Петрова... Я видел и его Жену (контральто)... После обеда она спела два довольно странных, но трогательных романса г-на Мусоргского (автора "Бориса Годунова", который тоже был тут) голосом еще восхитительным, молодым по тембру, выразительным, прелестным. Я был ошарашен и тронут до слез (По-видимому, А. Я. Петрова исполняла свой "коронный номер" - романс "Сиротка" и только что написанную тогда Мусоргским балладу "Забытый", которую композитор принес показать своим друзьям.)... Сам Мусоргский нам сыграл и нельзя сказать - спел, скорее прохрипел, несколько фрагментов из своей оперы ("Бориса Годунова". - А. 0.), а также и из другой, которую он сейчас сочиняет ("Хованщины". - А. О.); и это, честное слово, показалось мне характерным, интересным! Старик Петров прекрасно спел свою партию старого монаха пьяницы и зубоскала (его зовут Варлаам-загляните в перевод Пушкина, сделанный Виардо (Тургенев имеет в виду мужа знаменитой певицы, знатока русского языка и переводчика.)). Я начинаю верить в то, что всему этому суждено будущее.

С виду Мусоргский напоминает Глинку... Мне он понравился: он очень естественен и не велеречив. Он сыграл нам вступление к его второй опере ("Рассвет на Москве-реке". - А. О.). Это немного под Вагнера, но красиво и проникновенно. Вперед, вперед, господа русские!" Этот отзыв великого писателя знаменателен. Известно, что он отрицательно относился к композиторам "Могучей кучки". Но, очевидно, встретившись с Мусоргским, услышав многие его произведения, Тургенев изменил свой взгляд на новую русскую школу и поверил в ее будущее.