"Юные годы"

Илл. к главе 'Юные годы'

19 февраля 1861 года был объявлен царский манифест об освобождении крестьян. Обстановка в стране настолько обострилась, что Александр II цинично заявил: лучше освободить крестьян "сверху", чем ждать, когда освобождение придет "снизу".

Освобождение крестьян явилось настоящим их обманом. Крестьяне получили личную свободу и небольшие земельные наделы, за которые платили помещикам оброк или выполняли барщину. Это была далеко не та "воля", о которой они веками мечтали. Недаром после реформы по всей России прокатилась волна крестьянских бунтов.

Мусоргскому - владельцу нескольких десятков "душ" - пришлось не раз ездить в Псковскую губернию, чтобы присутствовать на земских собраниях и крестьянских сходках, которые проходили после реформы. Поведение помещиков, стремившихся сорвать с крестьян как можно больший выкуп за землю, производило на него самое удручающее впечатление.

Семья композитора почти полностью отказалась от своих прав на землю. Мусоргские передали ее крестьянам безвозмездно, лишь для формы взяв с них ничтожную плату. Свой небольшой земельный надел Модест Петрович впоследствии подарил брату.

Каждый раз, когда Мусоргский попадал на родину, деревня оставляла у него безотрадное впечатление. Нищета, забитость крестьян, хотя и получивших свободу, но по-прежнему оставшихся в помещичьей кабале, тяжело действовали на него. Композитор чувствовал всю горечь и безысходность крестьянской жизни. Все это спустя некоторое время он передал в своих произведениях.

Возвращаясь из деревни, Мусоргский каждый раз заставал Петербург в возбужденном состоянии.

Революционная ситуация конца 1850-х - начала 1860-х годов вызвала жестокую политическую реакцию. Царское правительство, напуганное призраком крестьянской революции, обрушило беспощадные репрессии на демократическую интеллигенцию. Осенью 1861 года в ответ на студенческие волнения был закрыт Петербургский университет. Более 300 участников студенческой демонстрации было заключено в Петропавловскую крепость. Туда же по обвинению в распространении противоправительственной прокламации был заточен литератор, сотрудник "Современника" М. Л. Михайлов. Через несколько месяцев в каземат крепости правительство бросило вождя революционной демократии И. Г. Чернышевского. Издание журнала "Современник", в котором он сотрудничал, было приостановлено на восемь месяцев.

Все эти события, конечно, были известны Мусоргскому и его друзьям.

Впечатления от окружающей жизни, общение и разговоры с передовыми людьми, чтение "Современника", "Отечественных записок" и "Колокола" Герцена (Стасов постоянно снабжал своих друзей этим нелегальным изданием) заставляло Мусоргского с тревогой ставить перед собой вопрос - что делать, как жить дальше, чтобы жизнь не прошла впустую, чтобы принести пользу своему народу.

Весной 1863 года был напечатан роман Чернышевского "Что делать?", написанный в Петропавловской крепости. Вероятно, летом в деревне, а может быть и раньше, Модест Петрович прочел роман. В окружении Мусоргского произведением Чернышевского увлекались все. Великий революционер-демократ давал четкий ответ на вопрос, что делать, как жить, как строить новую жизнь.

После возвращения из деревни осенью 1863 года Модест Петрович вместе с пятью молодыми людьми - его сверстниками - поселился в общей квартире, организовав "коммуну" по примеру "новых людей", героев романа Чернышевского. Подобных коммун-общежитий появилось в Петербурге множество. Самостоятельная жизнь, наполненная интеллектуальной деятельностью, самообразованием, - такую задачу ставили перед собой молодые люди. "Коммуна", в которую кроме Мусоргского вошли братья Вячеслав, Леонид и Петр Логиновы, Николай Лобковский и Николай Левашов, обосновалась в большой квартире на Екатерининском канале, у Кокушкина моста, в доме Стенбок-Фермора (ныне канал Грибоедова, дом 70).

Сведения о членах "коммуны" крайне скудны. Известно только, что братья Логиновы были студентами. Вячеслав отличался большой музыкальностью и даже пробовал свои силы в композиции. С ним Мусоргский особенно сблизился. Композитор посвятил своему другу песню "Дуют ветры, ветры буйные" (на слова Кольцова) и фортепианную пьесу "Дума" - на тему, сочиненную Логиновым. Николая Левашова Модест Петрович знал еще по Преображенскому полку. Он так же, как и Мусоргский, вышел в отставку и служил в канцелярии какого-то ведомства. Левашов страстно любил музыку, неплохо играл на рояле и одно время даже брал уроки у Балакирева. Мусоргский посвятил ему фортепианную пьесу "Детские игры" ("Уголки"). О Николае Лобковском никаких сведений нет. Возможно, что он состоял в родстве с будущим начальником Модеста Петровича по Лесному департаменту Михаилом Лобковским.

Канал Грибоедова, дом № 70, в котором жили участники «логиновской коммуны». Современная фотография

Дом, в котором жили участники "логиновской коммуны" (квартира была снята на имя братьев Логиновых), сохранился. Он расположен на Екатерининском канале, вблизи Сенной площади (ныне площадь Мира). Это был один из самых неприглядных районов столицы. Короткие, узкие улицы, застроенные уже в то время многоэтажными доходными домами, мрачными и однообразными, создавали несвойственную Петербургу путаницу. Кругом мрачные стены и дворы-колодцы. В домах крутые узкие и темные лестницы.

Таким был и дом Стенбок-Фермора - унылое, как казарма, четырехэтажное здание. Участники "коммуны" поселились здесь, очевидно соблазненные дешевизной квартиры. Кроме того, дом находился близко от центра. Стоило выйти на Садовую, как сразу ощущался пульс жизни большого города. Садовая улица была в то время одной из самых оживленных. В 1863 году здесь проложили первую в Петербурге конно-железную дорогу. Шум, непрерывное движение царили на огромной Сенной площади, где находился центральный рынок. Здесь же было множество трактиров, харчевен, чайных.

Мусоргский прожил в "коммуне" немногим более двух лет. "Коммуна" несомненно способствовала окончательному формированию его личности и оказала большое влияние на его творчество.

Сенная площадь. Литография. 1840-1850-е годы

Пребывание Модеста Петровича в "коммуне" не прервало его тесной связи с Балакиревским кружком и со всеми прежними друзьями. Среди них была и семья Опочининых, в которой Мусоргский чувствовал себя особенно хорошо и встречи с которой обогащали его внутренний мир. Модест Петрович бывал в доме Опочининых с детских лет. Все они были страстными любителями музыки. Один из братьев, Владимир Петрович, по профессии моряк, обладал великолепным басом. Он в свое время был знаком с Глинкой, близок с Даргомыжским, впоследствии стал одним из ревностных участников Балакиревского кружка. Другие братья тоже отличались музыкальностью, неплохо пели. Все Опочинины, кроме Александра Петровича старшего (был еще младший брат - тоже Александр - крупный чиновник Министерства государственных имуществ), занимали общую квартиру в доме 6 на набережной Мойки.

Александр Петрович старший с сестрой Надеждой жили неподалеку - в Инженерном замке. Александр Петрович служил в Инженерном ведомстве в должности начальника архива. Его квартира, как и квартиры других служащих Инженерного ведомства, находилась в первом этаже замка.

Высокообразованный человек, прекрасно знавший современную литературу, следивший за развитием науки, Александр Петрович собрал большую библиотеку, в которой почетное место занимали новейшие труды по истории, естествознанию и новинки художественной литературы. Он охотно предоставлял Мусоргскому книги из своего собрания. Благодаря ему Модест Петрович всегда был в курсе достижений передовой науки. Именно Александр Петрович Опочинин познакомил композитора с трудами Дарвина.

А. П. Опочинин оказал содействие композитору, когда из-за недостатка средств Мусоргский вынужден был в конце 1863 года поступить на службу. Опочинин устроил его в департамент Главного инженерного управления, помещавшийся тут же в Инженерном замке.

Единственная сестра Опочининых Надежда Петровна дружила с матерью Мусоргского Юлией Ивановной. Благодаря этой дружбе семьи Мусоргских и Опочининых и сблизились.

Модест Петрович с юных лет питал к Надежде Петровне восторженное обожание. Трудно сказать, разделяла ли Опочинина его чувства - она была на 18 лет старше Мусоргского. Никаких свидетельств их близости, никаких упоминаний о ней в письмах Мусоргского к друзьям нет. Однако несколько произведений, посвященных Опочининой, и тексты посвящений выдают его глубоко затаенное чувство.

Инженерный замок. Современная фотография

Натура незаурядная и волевая, Опочинина олицетворяла идеал женщины в представлении Мусоргского. Возможно, что она явилась прообразом Марфы в "Хованщине".

Произведения, написанные для Опочининой и ее братьев (иногда для старшего брата и сестры), разнообразны по характеру и настроению.

Надежде Петровне Мусоргский посвятил фортепианную пьесу "Страстный экспромт" с многозначительным подзаголовком: "Воспоминание о Бельтове и Любе". Ему в ту пору было восемнадцать лет. Роман "Кто виноват?" композитор читал вместе или одновременно с Опочининой. Модест Петрович нашел в нем отзвуки собственных переживаний и очень тонко и лирично отразил их в своем произведении.

Опочининой посвящен и романс на стихи Гейне "Расстались гордо мы" ("Но если бы с тобою я встретиться могла..."). Для нее же написал Мусоргский романсы "Ночь" - фантазию для голоса на переделанный им текст Пушкина "Мой голос для тебя и ласковый и томный" и "Желание" на стихи Гейне. На рукописи романса "Желание" ("Хотел бы в единое слово...") сохранилось неразгаданное посвящение: "Посвящается Над. Петровне Опочининой (в память ее суда надо мной)".

Для Надежды Петровны и ее старшего брата Александра Мусоргский написал вокальную шутку "Стрекотунья белобока". Ей посвящены музыкальный памфлет "Классик" и переложения для фортепиано бетховенских струнных квартетов.

У Опочининых по субботам собирался весь музыкальный и литературный цвет Петербурга. Бывали также художники, и среди них П. Т. Борисполец и М. О. Микешин. Музыка в кружке Опочининых занимала большое место. Вдохновителем и руководителем музицирования на опочининских субботах всегда был Мусоргский.

Дружба Модеста Петровича с Опочиниными почему-то вызывала подтруниванья со стороны товарищей по Балакиревскому кружку. И здесь приходится коснуться вопроса об отношении соратников Модеста Петровича к нему как человеку и как композитору.

Уже с конца 1850-х годов в письмах Балакирева, Стасова и Кюи появился какой-то странный иронический тон при упоминании о Модесте Петровиче. И это тем более странно, что Мусоргский совершенно не заслуживал такого тона. Он много работал, духовно мужал, интеллект его непрерывно развивался. Между тем ни в письмах, ни в высказываниях Балакирева нет ни одного похвального или хотя бы поощрительного слова о Мусоргском и его произведениях. С годами раздражение Милия Алексеевича против Мусоргского возрастало, он высказывался о его музыке в самом оскорбительном тоне. И дело было не просто в недовольстве своим непокорным учеником.

В середине 1860-х годов в Балакиревском кружке обнаружились внутренние противоречия, приведшие к началу 1870-х годов к его распаду. Сначала балакиревцы разделились на "старших" (Балакирев, Кюи) и "младших" (Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков). "Младшие" перестали смиренно принимать безапелляционные, категоричные суждения об их музыке "старших" и стали встречаться отдельно, показывать друг другу свои работы и обсуждать их.

Эти психологические противоречия вскоре приобрели характер творческих разногласий. И в этих условиях Мусоргский, эстетические взгляды которого тогда уже вполне сложились, оказался белой вороной среди своих собратьев по искусству. Он был настолько непохож на них, что производил впечатление чудака. Его острый и яркий ум, его юмор, его образная речь воспринимались как кривлянье и позерство. Понять, что за чудачествами скрывается тонкая, до предела ранимая натура, своеобразная творческая индивидуальность, товарищи его не смогли.

Это непонимание Мусоргского соединялось с разногласиями, касавшимися музыкальных средств выразительности. У балакиревцев не было расхождений в толковании принципов реализма и народности - в этом кружок оставался монолитным, но проблемы музыкального языка и обновления музыкальных форм вызывали споры. В толковании этих проблем Мусоргский особенно отличался от всех своих товарищей. Его музыка становилась все менее привычной по языку и форме. Даже Бородин - один из самых благожелательных и близких Мусоргскому по духу людей - называл его "ультрановатором". Остальным непривычный, слишком "острый" для того времени музыкальный язык Мусоргского казался безграмотным, воспринимался как неумение "правильно" выражать свои мысли. Его же смелые, нетрафаретные суждения считались претенциозными. Метания гениальной натуры Мусоргского, его поиски новых путей в искусстве - все это отталкивало от него деспотичного и нетерпимого Балакирева. Даже Стасову в ту пору Мусоргский был непонятен.

Особенно резкое осуждение Стасова и Балакирева вызвало поведение Модеста Петровича на премьере оперы Серова "Юдифь", состоявшейся в мае 1863 года на сцене Мариинского театра.

Это произведение еще до постановки возбудило горячие дебаты в кружке. Балакиревцы возмущались сюжетом, Далеким от русской жизни и казавшимся им ходульным, обвиняли Серова в "мейерберовщине" - в подражании помпезному стилю знаменитого французского композитора Мейербера. Отсутствие психологической глубины в обрисовке характеров, мелодраматизм и оперная условность "Юдифи" не удовлетворяли членов кружка, отстаивавших принципы реализма и народности. По мнению балакиревцев, Серов сошел с магистральной дороги русской музыки и погнался за дешевыми эффектами.

На премьере "Юдифи" присутствовали Стасов и Мусоргский (Балакирев в то время был на Кавказе). В антрактах Стасов со свойственным ему темпераментом метал громы против новой оперы, Мусоргский же не спешил с выводами. Да, он соглашался, что во многом Владимир Васильевич был безусловно прав: и он находил, что "Юдифи" недостает психологической глубины, что слишком много в ней оперной условности. Но в то же время было в этом произведении нечто несомненно привлекавшее Модеста Петровича - патриотическая идея, народные сцены...

После первого спектакля он пошел на второй... Потом Мусоргский уехал в деревню, продолжая вспоминать, обдумывать, анализировать "Юдифь".

10 июня 1863 года Модест Петрович послал Балакиреву письмо. Со свойственной ему серьезностью и основательностью он дал всестороннюю оценку новой опере. В письме обращает на себя особое внимание своеобразное понимание законов музыкальной драматургии и - уже тогда, на заре деятельности, - глубокая трактовка роли народа в оперном произведении. Молодой композитор тонко подошел и к пониманию проблемы исторической оперы и роли национального колорита в ней.

Более пяти лет отделяют это письмо от начала работы над "Борисом Годуновым", а между тем уже тогда композитор ясно видел цель, к которой постепенно и неуклонно двигался. Позже он точно сформулировал свои мысли в знаменитом посвящении "Бориса Годунова"; "Я разумею народ как великую личность, одушевленную единою идеею..." Пока же он писал критический разбор чужого произведения, но эта критика многое говорила о молодом музыканте.

Мысли Мусоргского не встретили ни понимания, ни поддержки Балакирева. Более того, Балакирев и Стасов, которые вели оживленную переписку, единодушно с гневом обрушились на Мусоргского. Его отношение к опере Серова оба расценили как отступление от идейных принципов "Могучей кучки". Раздражение их дошло до того, что они выражали сомнение в умственных способностях композитора.

Впрочем, справедливость требует отметить, что Стасов через два-три года понял свою неправоту в отношении к Мусоргскому, понял, какой это неповторимо яркий и самобытный человек и громадный талант. И недоверчивость, даже предубеждение, с которыми Владимир Васильевич порой относился к Мусоргскому в первые годы их знакомства, сменились горячей восторженностью. Однако и позднее, Стасов не всегда понимал идейные и творческие устремления Мусоргского, а его внутренней жизнью вообще мало интересовался.

Что же касается Балакирева, то он навсегда сохранил к бывшему ученику скептическое отношение. Остальные члены балакиревского содружества также не понимали глубоких раздумий Мусоргского, его неустанных поисков новых средств выразительности, своего стиля. Все, чем он жил, оставалось в значительной мере чуждым его товарищам. Он был внутренне глубоко одинок. В молодости он, может быть, и не осознавал этого, но позднее именно трагедия одиночества привела гениального музыканта к гибели.

С ранних лет Мусоргский последовательно шел к опере. Правда, он писал и лирические романсы, и фортепианные пьесы, но его вокальные произведения большей частью походили на оперные монологи.

Таков и романс "Царь Саул" (на стихи Байрона, в переводе П. А. Козлова), который был написан для солиста с оркестром, а сохранился только в фортепианном варианте.

Это драматический монолог полководца на поле боя -сцена, в которой уже видна рука драматурга. В музыке этой песни-арии нет ничего от Востока и библейского царя Саула. Она имеет русский национальный характер.

В "коммуне", где с осени 1863 года жил Мусоргский, знакомились со всеми новинками современной литературы. Прочитанное всегда бурно обсуждалось. Вся компания горячо восхищалась романом Флобера "Саламбо", особенно Мусоргский. Его увлекли кипучие страсти, напряженный конфликт, сложные психологические переживания героев, трагические судьбы отдельных людей и целого народа. И Модест Петрович загорелся желанием написать оперу на сюжет флоберовского романа. Композитор немедленно взялся за либретто: текст и музыка были в его представлении неотделимы.

Мусоргский создавал оперу, наполненную острым драматизмом. Ливиец раб Маю, охваченный страстью к дочери карфагенского властителя, прекрасной Саламбо, борьба рабов за свое освобождение - возбудили творческую фантазию молодого музыканта, и он с увлечением создавал сцену за сценой. Композитор значительно отошел от романа Флобера и приблизил сюжет оперы к современной жизни. Наиболее значительные изменения Мусоргский внес в образ Мато: в характере героя композитор подчеркнул бунтарское начало, придав ему черты революционера.

Музыка рождалась быстро. Особенно увлекали композитора массовые народные сцены. В них уже явственно проявился индивидуальный стиль Мусоргского. Он включал в либретто стихи известных поэтов, которые звучали остро и современно. Так, монолог Мато в тюрьме Мусоргский написал на слова "Песни пленного ирокезца" опального поэта Александра Полежаева, который за поэму "Сашка" был отдан в солдаты и погиб на Кавказе. Включение в оперу стихотворения Полежаева имело большой политический смысл.

Два с половиной года композитор жил в мире образов "Саламбо". Но со временем он начал охладевать к опере, а потом пришел к мысли, что продолжать ее не следует.

В середине 1860-х годов интересы и стремления композитора полностью определились. Он понял, что его может привлечь только русский сюжет. И не случайно в музыке "Саламбо" ясно ощущается русская народная песенность.

Далеко не все, сочиненное для "Саламбо", сохранилось. Интересно, что некоторые эпизоды в переработанном виде композитор включил потом в оперу "Борис Годунов". Это лучшее подтверждение того, насколько русской по характеру была музыка "Саламбо".

Судьба русского народа - в первую очередь крестьянства - вот что волновало его, вот что он чувствовал себя обязанным передать в музыкальных образах! Он искал непроторенного пути. И уже в эти годы чувствовал - пока еще не до конца осознанно, - какова его цель.

Одновременно с "Саламбо" Модест Петрович писал произведения, которые по сюжету и характеру казались ему гораздо ближе. Среди них и песня "Калистрат" ("Надо мной певала матушка...") на стихи Н. А. Некрасова. Друзья не придали значения этой вещи, не увидели, что в ней зачиналось то, что позднее получило развитие в драматических произведениях Мусоргского, что эта песня - вообще новое слово в музыке. В письме к Балакиреву Кюи иронически назвал "Калистрата" "музыкальной картинкой", насмешливо добавив: "Вот Вам и новая музыкальная форма".

Действительно, форма песни была совершенно новой для русской музыки, и жанр этого произведения сам автор определил как народную музыкальную картину.

Стихотворение Некрасова "Надо мной певала матушка..." появилось в десятом номере журнала "Современник" за 1863 год. Оно привлекло композитора глубиной жизненной правды и простотой формы. Так родилось первое в творчестве Мусоргского обличительное произведение.

...Начинается оно фортепианным вступлением в духе колыбельной песни. Под протяжную мелодию мать укачивает сына. Она мечтает, что он будет счастлив и свободен, но печальный характер музыки только подчеркивает несбыточность материнской мечты.

Горькая ирония звучит в повествовании нищего Калистрата о его судьбе, какой она сложилась в действительности, о горькой крестьянской доле.

В этой песне с особой силой проявилась удивительная черта композитора, которая и раньше обнаруживалась в его творчестве, - дар перевоплощения. Мусоргский перевоплощается в героя песни, обездоленного Калистрата. Он раскрывает душевный мир человека, не внося в создаваемый образ черт своей личности, не показывая своих переживаний.

Лето 1864 года, когда был написан "Калистрат", Модест Петрович провел в дачном пригороде тогдашнего Петербурга (теперь вошедшем в черту города) - Новой Деревне. Очевидно, там снимала дачу вся "коммуна". Адрес дачи остался неизвестным.

Зимой композитор ездил в Псковскую губернию к матери, которая в то время болела. 17 марта 1865 года, на 52-м году жизни, Юлия Ивановна умерла. Это было тяжелым ударом для Мусоргского.

Похоронив мать, Модест Петрович, совершенно разбитый физически и нравственно, вернулся в Петербург. У него начался приступ нервной болезни. В таком состоянии ему нужно было внимание и участие близких. Филарет Петрович и его жена стали уговаривать Модеста Петровича переехать к ним. Жили они на Крюковом канале, у Кашина моста, в доме 9/31, квартире 10 (современный адрес: угол набережной Крюкова канала и проспекта Римского-Корсакова, дом 11/43). Сначала он отказывался, но потом согласился и к лету переселился к брату. Вместе с его семьей Модест Петрович уехал на дачу на мызу Минкино (Мыза Минкино, принадлежавшая Филарету Петровичу, находилась близ станции Преображенская (ныне Толмачево) в Лужском уезде. В настоящее время - село Каменка Лужского района, в 14 километрах к востоку от станции Толмачево. От мызы сохранилось лишь несколько хозяйственных построек.).

В Минкине Модест Петрович опять имел, возможность близко увидеть тяжелую жизнь крестьян. Многие сцены крестьянского быта воплотились в музыку сразу, другие поздней, пройдя сложный процесс внутреннего осмысления. Среди произведений, созданных Мусоргским в то лето, - колыбельная песня "Спи, усни, крестьянский сын", в которой затронуты жизненные мотивы, близкие "Калистрату".

В январской книжке "Современника" за 1865 год была напечатана новая пьеса Островского "Воевода, или Сон на Волге". Модест Петрович, регулярно читавший журнал, познакомился и с драмой Островского. В пьесе есть эпизод, когда в видениях воеводы Нечая Шалыгина возникает образ старой крестьянки, поющей колыбельную. Возможно, Мусоргский прочитал эти строки по дороге в деревню к больной матери. А когда он, убитый горем, вернулся в Петербург, товарищи по "коммуне" пригласили его в Мариинский театр, где 23 апреля состоялась премьера "Воеводы" Островского. По-видимому, услышанная в спектакле колыбельная всколыхнула в Мусоргском воспоминания далекого детства... Боль недавней утраты и постоянные его мысли о безотрадной крестьянской доле - все это спустя некоторое время вылилось в музыку. Мусоргский создал грустную, проникновенную мелодию колыбельной, посвятив ее памяти матери.

Крюков канал, дом № 11/43, в котором жили М. П. и Ф. П. Мусоргские. Современная фотография

Социальная тема все сильней стала звучать в его творчестве. В конце 1865 года он создал романс "Отверженная" ("Не смотри на нее ты с презреньем...") на слова поэта И. И. Гольц-Миллера, осужденного за участие в революционном движении. Этот романс затрагивал острую социальную проблему. Композитор выступил в нем в защиту падшей женщины, "отверженной" - жертвы бесчеловечного общества.

Мусоргский претворял в музыку не только эпизоды крестьянского быта, увиденного во время поездок в деревню, но и повседневную жизнь города, свидетелем которой был постоянно.

Создавая "музыкальные картинки", композитор не просто вводил в музыку новых героев. Исподволь шел он к своей заветной цели - созданию оперы нового типа, народной музыкальной драмы.

Все лучшие свои романсы, песни, арии раннего периода композитор впоследствии включил в составленный им сборник. Он назвал этот сборник "Юные годы", тем самым подчеркнув, что в него вошли произведения, созданные в годы творческой юности, в годы поисков.

С осени 1865 года Мусоргский окончательно поселился у брата.

О Филарете Петровиче, как и обо всей его семье, сохранилось чрезвычайно мало сведений. Долгое время был неизвестен даже точный год его смерти. Недавно по материалам Псковского областного архива установлено, что он умер в 1889 году. Кое-что стало известным из сообщения внучки Филарета Петровича - Татьяны Георгиевны Мусоргской, проживающей ныне в Рязани.

Конечно, ни своего деда, ни тем более его брата Татьяна Георгиевна не знала: она родилась в 1904 году. Но некоторые семейные предания ей запомнились со слов отца и матери, происходившей из крепостных крестьян, принадлежавших родителям Татьяны Павловны Мусоргской (Татьяна Павловна Мусоргская - урожденная Балкашина; ее мать была из семьи богатых помещиков Фалеевых, владевших имениями в Тульской и Рязанской губерниях, домами в Петербурге и Павловске.).

В письме к автору этой книги Т. Г. Мусоргская рассказала: "Филарет Петрович и Модест Петрович были бесконечно милыми людьми и довольно бесхарактерными. Татьяна Павловна, наоборот, была капризна и очень избалована, сорила без толку деньгами, и ни один из них не мог ее остановить. Она сумела прожить их имение, прожила очень большое свое в Тульской губернии и заложила в Рязанской губернии".

С женой брата, Татьяной Павловной, которую близкие называли романтическим именем Темира, Модест Петрович не только ладил, но был в самых сердечных отношениях. Он нежно любил племянников Гогу и Таню. Гога - Георгий Филаретович, отец Татьяны Георгиевны был крестником композитора. Своим маленьким племянникам Мусоргский посвятил один из лучших номеров "Детской" - колыбельную песню "С куклой" ("Тяпа, бай-бай"). На нотах - посвящение: "Танюшке и Гоге Мусоргским".

В литературе о Мусоргском бытует встречающееся до сих пор утверждение, что Филарет Петрович был крепостником, антиподом своего брата. Это утверждение безосновательно. Сохранившиеся архивные документы, связанные с делами по имению, свидетельствуют, что Филарет Петрович являлся таким же противником крепостного права и таким же передовым человеком, как и его великий брат. В этом они очень похожи друг на друга. В ранней молодости, когда оба жили вместе, Мусоргский постоянно упоминал о брате в письмах к Балакиреву. Филарет любил музыку, неплохо играл на фортепьяно, у него было много общих с Модестом интересов. Впоследствии их пути разошлись. Старший брат переселился в деревню, в столице появлялся редко, но его приезды всегда были праздником для младшего. Филарет Петрович и его жена тоже любили Мусоргского, высоко ценили его музыку, гордились им.