"Могучая кучка"

Илл. к главе 'Могучая кучка'

Музыка все более властно входила в жизнь Мусоргского. Каждую свободную минуту он проводил за фортепиано. С братом, товарищами или матерью часто посещал концерты, оперные и балетные спектакли.

Недалеко от Никольского собора, на огромной площади (теперь Театральная) стояли один против другого два театра - Большой и Театр-цирк. В Большом царили итальянская опера и балет. Спектакли здесь ставились с невероятной роскошью. Итальянская труппа пользовалась покровительством царского двора и вниманием дирекции императорских театров. В ином положении была русская опера, ютившаяся в Театре-цирке, где наряду с оперными ставились драматические спектакли, а также устраивались цирковые представления. Зал здесь имел плохую акустику, декорации и костюмы были старые. Вельможные меценаты и театральная дирекция не признавали национального искусства.

Однако демократическая публика, посещавшая Театр-цирк, с большой симпатией относилась к русской оперной труппе. Из русских опер наибольшей любовью пользовалась "Аскольдова могила" Верстовского. Гениальные оперы Глинки почти не исполнялись. "Жизнь за царя" (так тогда называлась опера "Иван Сусанин") ставилась только в табельные дни, т. е. в царские праздники, а опера "Руслан и Людмила" вообще не была включена в репертуар.

В 1859 году Театр-цирк сгорел, и на его месте построили Мариинский театр (теперь Академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова).

Блестящие преображенские офицеры редко удостаивали своим посещением Театр-цирк. Их больше привлекала итальянская опера. Модест был в восторге от прославленных певиц Бозио и Лотти, певцов - Кальцолари, Дебассини, Марини, Тамберлика. Он не пропускал опер Верди, наиболее популярных тогда, вместе со всеми восторгался "Лючией" Доницетти, "Карлом Смелым" (Так царская цензура переименовала оперу "Вильгельм Телль".), "Севильским цирюльником", "Сорокой-воровкой" Россини, рукоплескал Лагруа в "Норме" Беллини, Бозио в "Северной звезде" Мейербера.

По возвращении из театра Модест садился за рояль и часами импровизировал на мотивы особенно полюбившихся ему арий.

Со временем Мусоргский стал все чаще бывать в Мариинском театре. Многие иностранные оперы из репертуара Большого театра ставились также русской труппой, и Модест мог сравнивать отличное пение и проникновенную игру О. А. Петрова, Д. М. Леоновой, А. А. Латышевой, П. П. Булахова с бельканто итальянских примадонн и премьеров.

Александрийский театр. Литография. 1840-е годы

Наряду с оперой Мусоргского привлекали и драматические спектакли. Он посещал Александрийский театр, где исполнялись драмы и водевили, а иногда давала представление русская оперная труппа.

Из концертов в ту пору особенной известностью пользовались университетские. Участниками их были музыканты-любители - студенты и преподаватели университета. Во главе оркестра стоял известный петербургский дирижер Карл Богданович Шуберт, а солистами выступали популярные пианисты Антон Рубинштейн и Милий Балакирев.

Музыкальная жизнь Петербурга не замирала и в летние месяцы. Летом устраивались концерты в знаменитом заведении искусственных минеральных вод в Новой Деревне. Здесь исполнялась серьезная музыка, а иногда выступали цыганские и тирольские хоры. Публика прибывала в Новую Деревню в "заведение Излера", названное по имени владельца, на пароходах от пристани у Летнего сада.

Пользовались славой и концерты в "Вилле Боргезе". Так назывался обширный сад в конце Каменноостровского проспекта (ныне сад имени Ф. Э. Дзержинского), на даче Кушелева-Безбородко, на правом берегу Невы (ныне Свердловская набережная, 40), и другие. Но, конечно, самыми популярными были симфонические концерты в прославленном Павловском вокзале под управлением "короля вальсов" Иоганна Штрауса.

В 1850-е годы в Петербурге существовало множество музыкальных развлечений, рассчитанных на вкусы людей разных сословий. По улицам и дворам ходили итальянцы-шарманщики или савояры с обезьянками и маленькими органчиками, бродячие певцы. Мальчишки, дети бедняков, показывали в коробке или корзинке ежей, морских свинок, громко взывая к зрителям: "Посмотрите, господа, да посмотрите, господа, да на зверя морского!" Такие сценки часто случалось наблюдать и Модесту. Они откладывались в памяти и через много лет возродились в его произведениях.

Непременными участниками столичных развлечений были раешники, или кукольники. Без них не обходилось ни одно гуляние на Адмиралтейской площади на масленицу и пасху. Здесь устанавливалось множество балаганов. И какие только номера не предлагались петербургской -публике! Шум, гам, выкрики сбитенщиков и торговцев сластями, звуки шарманки, громогласные нараспев шутки и прибаутки раешников: "А вот, изволите видеть, сражение: турки валятся, как чурки, а наши здоровы, только безголовы..." Хохот толпы в ответ на выходки "дедов" с каруселей и разноголосый говор - все сливалось в нестройный веселый хор. Представления в некоторых балаганах отличались большой роскошью. Ставились не только шуточные, но и "патриотические" пьесы.

Моховая улица, дом № 30, в котором жил А. С. Даргомыжский. Современная фотография

Под влиянием разнообразных музыкальных и театральных впечатлений Мусоргский пробовал и сам сочинять. Он начал писать оперу, избрав в качестве либретто роман Виктора Гюго "Ган Исландец". Сюжет с остродраматическими эпизодами захватил его. Однако из этого замысла "ничего не вышло, потому что не могло выйти", как впоследствии, подсмеиваясь над своей юношеской попыткой, заметил сам композитор.

Один из товарищей Мусоргского по полку Федор Ардалионович Ванлярский, любитель серьезной музыки (впоследствии крупный чиновник, с которым композитор сохранил приятельские отношения на всю жизнь), был знаком с А. С. Даргомыжским. Премьера "Русалки" весной 1856 года, не имевшая успеха у аристократической публики, вызвала интерес Мусоргского и его друзей, а личность творца "Русалки" представлялась Модесту исключительной.

...Моховая улица, дом 30, отмеченный теперь мемориальной доской, указывающей, что здесь с середины 1840-х годов жил замечательный композитор Александр Сергеевич Даргомыжский (Нумерация домов на Моховой несколько раз менялась: в 1850-х годах дом Есакова имел номер 25, в 60-70-х годах это был дом 26. В доме Есакова Даргомыжский вначале занимал большую квартиру вместе со своим отцом, а после смерти отца в 1864 году переселился в другую, меньшую.). Этот дом (Есакова) был притягателен для всех, кто любил русскую музыку.

Гостеприимный салон Даргомыжского пользовался широкой известностью. Музыкальные вечера Александра Сергеевича играли большую роль в культурной жизни Петербурга, особенно со второй половины 1840-х годов. Именно здесь чаще всего можно было услышать новые сочинения русских композиторов. Ведь в те годы национальная музыка находилась в бедственном положении. На императорской сцене безраздельно царила итальянская опера, в концертных залах подвизались виртуозы-иностранцы, и русским музыкантам негде было показывать свои произведения. Дом Даргомыжского стал единственным местом в Петербурге, где звучали сочинения отечественных композиторов.

Сам Александр Сергеевич славился как превосходный исполнитель романсов. У него был некрасивый сиплый голос, но все забывалось, стоило ему запеть, - так правдиво и выразительно передавал он мысль, заложенную в произведении, с таким чувством и вкусом декламировал. Даргомыжский был также отличным пианистом.

Посетив прославленного композитора, Мусоргский пришел в восторг и от личности Даргомыжского и от услышанной музыки. Именно после знакомства с Даргомыжским он понял, что музыка - цель и содержание его жизни. Александру Сергеевичу Мусоргский тоже понравился, особенно высоко оценил он блестящую фортепианную технику юного преображенца.

1857 год оказался переломным в жизни Мусоргского. Для русской музыки год этот начался трагически. 3 февраля в Берлине скончался великий Глинка. И, словно восполняя эту утрату, вышла на музыкальную арену плеяда молодых талантливых композиторов, последователей и продолжателей основоположника русской классической музыки.

Еще в январе 1856 года на музыкальном вечере у инспектора Петербургского университета Александра Ивановича Фитцума, большого любителя музыки и организатора университетских концертов, впервые встретились двое молодых людей - композитор и блестящий пианист Милий Алексеевич Балакирев и военный инженер, начинающий критик и композитор Цезарь Антонович Кюи. Они подружились и стали часто видеться друг с другом. В конце 1857 года на одном из вечеров у Даргомыжского они познакомились с Мусоргским.

Эти на первый взгляд обычные знакомства оказались знаменательными. Они положили начало творческому содружеству молодых русских музыкантов, впоследствии вошедшему в историю русской музыки под именем Балакиревского кружка, или "Могучей кучки" (Впервые в печати название "Могучая кучка" появилось в 1867 году в статье В. В. Стасова "Славянский концерт г. Балакирева", посвященной концерту под управлением Балакирева в честь съезда представителей славянских стран.).

Зарождение "Могучей кучки" совпало с периодом общественного подъема. После поражения России в Крымской войне передовые люди страны еще яснее стали сознавать, что самодержавно-крепостнический строй изжил себя. Во всех сферах общественной жизни шли поиски новых путей. Прогрессивная общественность понимала, что дальнейшее развитие России невозможно без отмены крепостного права. Проблема освобождения крестьян и способы ее разрешения - путем революции или путем реформы - явились причиной острой идейной борьбы. Она разделила русскую общественность на два стана: с одной стороны - демократы и революционеры, с другой - консерваторы и либералы.

В Петербурге общественный подъем проявлялся с особой силой. Он вызвал небывалый расцвет науки, литературы, искусства, в том числе и музыки. Задачи передового русского искусства изложил вождь революционной демократии П. Г. Чернышевский в своей диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности".

Основой развития всех видов искусства Чернышевский считал близость к народу, отражение его коренных интересов, изображение подлинной правды жизни и борьбу против так называемого "чистого искусства", уводящего от живой реальности.

Прекрасное, учил Чернышевский, - это сама жизнь. Именно жизнь во всей правде должна быть предметом искусства, которое призвано помочь людям понять действительность, быть "учебником жизни".

Идеи Чернышевского оказали огромное влияние на развитие передового демократического искусства. Нет сомнения, что эстетическое учение Чернышевского сыграло свою роль и в формировании взглядов балакиревцев, в том числе Мусоргского. Балакиревский кружок по своей идейной и эстетической направленности занял выдающееся место в русском искусстве 60-х - начала 70-х годов XIX века. Композиторы, вошедшие в него, были по своим взглядам близки представителям революционной демократии.

Кружок сформировался в 1857-1862 годы. Постепенно к нему примкнули новые лица. Осенью 1861 года приятель Балакирева, известный фортепианный педагог Ф. А. Канилле привел к Милию Алексеевичу юного воспитанника Морского корпуса Николая Андреевича Римского-Корсакова. В 1862 году к балакиревцам присоединился молодой профессор Медико-хирургической академии и талантливый химик Александр Порфирьевич Бородин. В разные годы в кружок входили также способные музыканты А. С. Гуссаковский, Н. В. Щербачев, Н. Н. Лодыженский, которые, впрочем, по разным причинам отошли от него и не оставили заметного следа в истории русской музыкальной культуры.

Объединенные общностью взглядов и эстетических устремлений, одинаковым пониманием задач и целей русской музыкальной культуры, четверо выдающихся музыкантов членов кружка - Балакирев, Бородин, Мусоргский и Римский-Корсаков - внесли огромный вклад в развитие русской музыки. Кюи получил известность как музыкальный критик, но его композиторская деятельность исторически оказалась достаточно скромной и только в силу случайных обстоятельств он вошел в "Пятерку" (Под таким названием "Могучая кучка" получила известность за рубежом, в частности во Франции ("Les cinqs").) почти на равных правах.

Опираясь на творческое наследие Глинки и на народную песню, молодые композиторы боролись с рутиной и искали непроторенных дорог. Они ратовали за народность и жизненную правду музыкального искусства, за утверждение в нем больших, социально значимых тем.

Особенным вниманием в Балакиревском кружке пользовалась народная песня. Собирание и изучение произведений народного творчества наряду с освоением наследия Глинки определили направленность кружка. Однако в отличие от Глинки, который широко использовал не только крестьянскую песню, но и городской фольклор, балакиревцы считали подлинно народной только крестьянскую песню, в чем сказалась известная ограниченность их взглядов.

С большим интересом относились члены кружка к музыкальной культуре других народов. И в этом они тоже следовали заветам основоположника русской классической музыки - Глинка обращался к украинскому, испанскому и восточному фольклору. Восточная тема - совершенно новая для русской музыки - явилась замечательным его вкладом в русское музыкальное искусство. Балакиревцы с успехом развивали это достижение своего великого предшественника.

Кружок состоял из людей с очень разными творческими индивидуальностями, но их объединили и сблизили любимое дело и общность взглядов. Главой "Могучей кучки" был Милий Алексеевич Балакирев. Этот выдающийся музыкант родился в 1836 году в Нижнем Новгороде в небогатой дворянской семье. С детства у него обнаружились необыкновенные музыкальные способности. Получив образование в Нижегородском дворянском институте, Балакирев поступил в Казанский университет на физико-математический факультет. Но, проучившись два года, он бросил университет и решил посвятить себя исключительно музыке, Вскоре Балакирев познакомился с известным меценатом и музыкальным писателем А. Д. Улыбышевым. На вечерах Улыбышева талантливый юноша выступал как дирижер, тогда же он стал сочинять музыку. В доме Улыбышева Балакирев встретился с известным пианистом Антоном Контским. Тот оценил дарование молодого музыканта и стал давать ему бесплатные уроки. В конце 1855 года Улыбышев повез Балакирева в столицу.

М. А. Балакирев в 1858 году. С фотографии

В Петербурге никому доселе не известный музыкант из провинции сразу завоевал признание как превосходный пианист, и на него обратил внимание Глинка. Великий композитор, с которым Балакирева познакомил Улыбышев, предсказывал Милию Алексеевичу блестящую будущность.

Балакирев обладал феноменальной памятью. Сидя за роялем и непрерывно иллюстрируя свои слова музыкой, он мог вести увлекательные беседы о любом известном композиторе. Блестяще играл произведения Бетховена, Глинки, Шумана, Берлиоза, Листа. В то же время Балакирев был талантливым педагогом. Хотя он нигде не учился, он благодаря врожденной музыкальности и огромной памяти самостоятельно постиг законы композиции.

Вскоре после первого знакомства стал его учеником и Модест Мусоргский. Балакирев интуитивно совершенно правильно подошел к своему питомцу. Он положил в основу преподавания практическое знакомство с музыкальным наследием прошлого, что явилось отличной школой для Мусоргского. Совместное музицирование, разбор и критика исполняемых произведений, опыты сочинения в классической сонатной форме дали Мусоргскому значительно больше, чем он мог бы получить от преподавателя, владеющего всеми премудростями школьной методики. При этом Балакирев был удивительно чуток к малейшим недостаткам формы и не признавал слепого следования классическим образцам, а требовал, чтобы молодой композитор искал новые формы, которые соответствовали бы новому содержанию.

Н. А. Римский-Корсаков в 1872 году. С фотографии

Моложе всех в кружке Балакирева был Николай Андреевич Римский-Корсаков. Он родился в 1844 году в Тихвине и ко времени знакомства с Балакиревым учился в последнем классе Морского корпуса. В семье Римских-Корсаковых профессия моряков была потомственной, и родители Николая Андреевича мечтали, что сын будет адмиралом. Но их надежды не сбылись. Хотя после окончания корпуса Римский-Корсаков провел три года в плавании и еще долгое время после того не расставался с морской службой, все же музыка взяла верх. Он стал композитором.

Ц. А. Кюи. С фотографии. 1850-е годы

Цезарь Антонович Кюи был на год старше Балакирева. Он родился в 1835 году в Вильно в семье француза и литовки. В юности брал уроки у известного польского композитора Станислава Монюшко, автора оперы "Галька". Приехав в Петербург, Кюи окончил Военно-инженерную академию и преподавал в военных учебных заведениях фортификацию. Ко времени, когда возник Балакиревский кружок, Кюи начал пробовать свои силы в композиции.

Самым старшим по возрасту был в кружке Александр Порфирьевич Бородин. Он родился в 1833 году в Петербурге. Внебрачный сын мещанки и аристократа, он получил фамилию и отчество дворового человека своего отца. Мальчика воспитывала мать. В 1843 году незадолго до смерти отец составил на него "вольную".

В. В. Стасов в 1862 году. С фотографии

Окончив Медико-хирургическую академию, Бородин уехал в Германию, где намеревался совершенствовать свои знания как химик. В Гейдельберге он встретил москвичку, талантливую пианистку Екатерину Сергеевну Протопопову. Общность музыкальных интересов - Бородин с детства увлекался музыкой - сблизила их, и по возвращении в Петербург они поженились. Бородин получил кафедру химии в Медико-хирургической академии и квартиру при лаборатории (ныне набережная Пирогова, дом 2). Вскоре он познакомился с Балакиревым.

Если Балакирев был музыкальным руководителем кружка, то его духовным вождем по справедливости считается Владимир Васильевич Стасов. Он родился в 1824 году и был намного старше своих товарищей. Юрист по образованию (окончил Училище правоведения), Стасов, с юности увлекавшийся литературой и искусством, рано оставил юриспруденцию и стал художественным критиком. Он отличался поразительной начитанностью, незаурядными литературными способностями ж блестящим даром полемиста, умевшего увлеченно и страстно излагать свои убеждения. С 1856 года до конца жизни Стасов служил в Публичной библиотеке, возглавляя ее художественный отдел.

Работа в библиотеке, кропотливое изучение ее богатейших фондов дали Стасову обширнейшие знания в области литературы, истории, археологии, народного творчества. Обладая замечательной художественной интуицией и понимая, какие сюжеты могут увлечь того или иного из его друзей-художников и композиторов, Стасов сделался их первым помощником и советчиком. Он был полон интересных замыслов и умел вовремя указать тему, над которой стоит работать тому или иному из них.

А. П. Бородин в 1870 году. С фотографии

В идейном формировании В. В. Стасова большую роль сыграли труды революционных демократов. Он с юности увлекался Белинским, зачитывался Чернышевским, Добролюбовым, Герценом.

Стасов познакомился с Балакиревым в 1856 году. Владимир Васильевич вдохновлял своих товарищей смелостью и страстностью суждений, заражал непреклонной верой в их призвание. Он твердо отстаивал народность, демократизм и жизненную правду в искусстве, решительно боролся с рутиной и консерватизмом.

Стасов первый оценил историческое значение творчества композиторов Балакиревского кружка для русской музыки. Именно он назвал это содружество "Могучей кучкой".

С конца 1850-х годов Балакирев жил "на канаве", на углу Большой Подьяческой, у Харламова моста, в доме Каменецкого (ныне канал Грибоедова, дом 116/29). "Канавой" в просторечии назывался Екатерининский канал. Любопытно, что Мусоргский нередко так и адресовал Балакиреву письма: "Канава у Харламова моста". Балакирев жил там до 1860 года, а потом переехал на Вознесенскую улицу в дом Иванова (ныне проспект Майорова, дом 47).

В течение недели он давал уроки, занимался сочинением и подготовкой к выступлениям, а по субботам у него собирались друзья и единомышленники - Мусоргский, Кюи, Стасов, Гуссаковский. Постоянными посетителями были певцы-любители - востоковед А. П. Арсеньев, прозванный в шутку "Мустафой", и певец-любитель офицер В. В. Захарьин по прозвищу "Васенька". Участвовала в этих собраниях и жена Захарьина (сестра Арсеньева) Авдотья Петровна - отличная пианистка. Иногда посещали Балакирева приезжавший из Москвы живописец Г. Г. Мясоедов, а также писатель П. Д. Боборыкин. Иной раз набиралось столько народу, что в комнате едва можно было повернуться. Но никто не обращал внимания на тесноту. Вечера проходили интересно и оживленно. Играли произведения Шумана, Берлиоза, Листа, Бетховена, а также свои собственные. Каждый приносил на суд товарищей не только завершенные вещи, но большей частью отрывки.

Исполненные произведения подробно обсуждались. Это давало возможность молодым музыкантам познавать на практике законы композиции, технику инструментовки, изучать образцы, которым они стремились следовать. Сочинения членов кружка также строго разбирались, причем Милий Алексеевич давал указания, многое исправлял. Он мгновенно улавливал технические просчеты, тут же садился за рояль и показывал, как, по его мнению, надо изменить то или иное место. Горячее участие в обсуждении нового произведения принимали все присутствовавшие.

Особенно заметной фигурой на вечерах Балакирева был Мусоргский. Он играл с Милием Алексеевичем в четыре руки, аккомпанировал певцам и сам охотно пел, восхищая слушателей изумительным даром декламации. Кроме музицирования читали вслух произведения Герцена, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, историков Соловьева, Костомарова и Кавелина; из художественной литературы-Гомера, Шекспира, Гоголя. В. В. Стасов обладал великолепным даром чтеца. Особенно восхищались слушатели его мастерским чтением гоголевских "Вечеров на хуторе близ Диканьки" и "Миргорода".

Когда в кружок вошел Бородин, стали встречаться и у него дома. Жена Александра Порфирьевича, известная пианистка, с интересом относившаяся к творчеству молодых композиторов, приветливо принимала всю компанию.

У Кюи часто устраивались домашние спектакли, на которых присутствовали все члены кружка. Сохранились афиши таких представлений. В одной из них сказано, что Мусоргский исполнял главную роль в одноактной комедии Виктора Крылова "Прямо набело". Спектакль состоялся на девишнике у невесты Кюи Мальвины Рафаиловны Бамберг накануне их свадьбы (Малая Итальянская улица - ныне улица Жуковского; дом не найден).

В другом спектакле - тоже у Бамбергов - Мусоргский пел главную роль Мандарина Кау-Цинга в комической опере Кюи "Сын Мандарина". На спектакле присутствовал и Даргомыжский. Слушатели восхищались неподражаемым комизмом, с которым исполнил роль Мандарина Модест Петрович, заставляя зрителей весело смеяться. В тот же вечер играли сцену Гоголя "Тяжба", в ней в роли чиновника Пролетаева выступал Филарет Мусоргский.

Кюи после женитьбы поселился на Воскресенском проспекте (ныне проспект Чернышевского).

У него было два рояля, поэтому на его вечерах исполняли обычно фортепианные переложения больших симфонических произведений. Друзья особенно увлекались недавно сочиненной Балакиревым музыкой к трагедии Шекспира "Король Лир". Мусоргский сделал переложение партитуры "Лира" для фортепиано в четыре руки, и для него было большой радостью играть вместе с учителем "Шествие" из этого произведения.

Сближение с Балакиревский кружком расширило круг знакомств Мусоргского. Особенно большое значение для него имела дружеская связь с семейством Стасовых - братьями и сестрой Владимира Васильевича.

С его младшим братом, Дмитрием Васильевичем, Модест Петрович встретился впервые у Балакирева весной 1858 года. Милий Алексеевич тогда тяжело болел, и Мусоргский с Дмитрием Стасовым дежурили у постели больного. С этого времени началось их сближение.

Дмитрий Васильевич окончил, как и брат, Училище правоведения и был разносторонне образован и широко эрудирован. Превосходный музыкант-любитель, в прошлом он был одним из друзей Глинки. Дмитрий Васильевич позднее получил широкую известность, выступая адвокатом на народнических процессах 60-х - 70-х годов, за что царское правительство не раз подвергало его репрессиям.

До женитьбы в 1861 году на известной общественной деятельнице в области женского образования Поликсене Степановне Кузнецовой Дмитрий Васильевич жил вместе с братьями и сестрой. Братья Стасовы - Николай, Александр, Владимир и Дмитрий - и их сестра Надежда занимали большую квартиру на Моховой улице в доме Мелихова (ныне дом 26). На фасаде этого дома теперь установлена мемориальная доска, посвященная В. В. Стасову.

Каждый из обитателей "мелиховского заведения", как в шутку прозвали друзья их квартиру, был интересным, содержательным человеком. Модест Петрович особенно сблизился со старшей сестрой Стасовых - Надеждой Васильевной. Человек большого ума и прогрессивных взглядов, она, как и жена Дмитрия Васильевича, была крупной деятельницей в области женского образования.

В семье Стасовых существовала давняя традиция - еще со времен, когда был жив их отец, известный архитектор, по воскресеньям у них всегда собирались родные и знакомые. Одни приходили к обеду, другие вечером. Собрания бывали многоотводные. Стасовых посещали литераторы, художники, музыканты, ученые - друзья всех братьев и сестры. Здесь можно было встретить историка Н. И. Костомарова, искусствоведа П. В. Павлова, гравера Н. И. Уткина, пианиста и композитора А. Г. Рубинштейна. Нередко заходили филолог В. И. Ламанский, писатель Д. В. Григорович, архитекторы А. И. Штакеншнейдер и В. М. Горностаев, скрипач Генрик Венявский, пианист Иосиф Гунке и многие другие.

Здесь велись разговоры на разные актуальные темы - о женском образовании, о крестьянской и судейской реформе, об экономике и политике, читались и обсуждались новые литературные произведения. И всегда в доме Стасовых звучала музыка.

В "мелиховском заведении" Модест Петрович был дорогим и желанным гостем. По-прежнему посещал он - правда, теперь значительно реже - и Даргомыжского, жившего через дом от Стасовых.

Сколько раз в течение многих лет после музыкальных вечеров у Даргомыжского или у Стасова выходили оживленной гурьбой Балакирев, Бородин, Римский-Корсаков, Кюи, Мусоргский и их друзья! У подъезда начинали прощаться, чтобы разойтись в разные стороны, но было жаль прерывать увлекательный разговор, и они, потоптавшись на месте, начинали провожать друг друга. То дойдут до старинной церкви Симеона и Анны на углу Симеоновской улицы (ныне Белинского), то повернут обратно, не в силах расстаться... И так часто Модест Петрович, проводив всех по очереди, шел один по ночному Петербургу, любуясь фантастическими силуэтами зданий. Потом, спохватившись, окликал ночного извозчика и ехал домой, переполненный впечатлениями минувшего вечера.

Моховая улица, дом № 26, в котором жил В. В. Стасов. Современная фотография

Дружба с семейством Стасовых сыграла большую роль в интеллектуальном развитии Мусоргского. Его острый ум с необычайной быстротой воспринимал жизненные впечатления и знания, которые давали ему общение с разносторонне образованными людьми круга Стасовых и чтение. Читал он много и, как сам Модест Петрович признавался, обязательно "между строк", т. е. постигая прочитанное во всей глубине и сложности, делая выводы и обобщения, относящиеся не только непосредственно к предмету чтения, но и к другим, казалось бы далеким, темам - прежде всего к задачам искусства вообще и музыки в частности.

Он очень ценил и любил живой обмен мнениями, всегда охотно принимал участие; в спорах. Не случайно позднее он как-то заметил в одной, из писем к Стасову: "...не толкайся я, без спросу, во всякий мало-мальски интересный спор или путную беседу - не быть бы мне".

Уже в то время Модест Петрович стал обращать на себя внимание друзей полной самостоятельностью и независимостью суждений. Для него не существовало авторитетов, которые могли бы заставить его отказаться от убеждений. Его воззрения на цели и задачи искусства, сложившиеся под несомненным влиянием идей революционной демократии, к этому времени четко определились.

Широкий круг знакомств, встречи с писателями, учеными, деятелями искусства расширили кругозор Мусоргского. Он стал интересоваться не только музыкой, литературой, но изобразительным искусством и наукой. Модест Петрович изучал труды по философии и естествознанию. Поздней большой интерес вызывало у него учение Дарвина, дававшее естественнонаучное объяснение происхождения человека, опровергавшее идеалистические представления. Недаром Мусоргский писал Стасову: "Дарвин утвердил меня крепко в том, что было моею заветною мечтою".

Конец 1850-х и начало 1860-х годов были в жизни Мусоргского периодом учения и поисков собственного творческого пути. Он окончательно убедился, что его призвание - музыка. В то же время он понял, что военная служба несовместима с серьезными занятиями, со стремлением посвятить свою жизнь композиторской деятельности. И Модест Петрович принял решение выйти в отставку.

М. П. Мусоргский в 1865 году. С фотографии

В. В. Стасов отговаривал его от этого намерения. "Мог же Лермонтов оставаться гусарским офицером и быть великим поэтом, невзирая ни на какие дежурства в полку и на гауптвахте, невзирая ни на какие разводы и парады", - говорил он Мусоргскому. Но Модест Петрович на это твердо отвечал: "То был Лермонтов, а то я; он, может быть, умел сладить и с тем, и с другим, а я - нет; мне служба мешает заниматься, как мне надо".

И он подал прошение об отставке. 11 июня 1858 года вышел приказ по Преображенскому полку, в котором говорилось, что "прапорщик Мусоргский-второй по домашним обстоятельствам увольняется от службы подпоручиком".

В то время материальное положение семьи было далеко не блестящим, но все же Модест Петрович мог существовать независимо на скромный доход от имения. Он по-прежнему жил с матерью и братом, по-прежнему усердно занимался с Балакиревым, изучая законы композиции, посещал знакомых, у которых охотно пел и играл один или в четыре руки и, разумеется, сочинял.

Это были, главным образом, учебные работы: части сонат - для овладения сонатной формой, переложения оркестровых пьес других композиторов. Но наряду с этим молодой композитор независимо от указаний Балакирева писал и самостоятельные произведения. Среди них несколько романсов. Тогда же он задумал и первую большую работу - музыку к трагедии Софокла "Эдип в Афинах". Мусоргского увлекли коллизии этого произведения - бурное столкновение страстей, исторические повороты в судьбе народа. Народ в момент постигших его бедствий - это образ, который с ранних лет привлекал Мусоргского и позднее стал центральном в его творчестве. Из многочисленных набросков музыки к "Эдипу" сохранилась лишь сцена в храме: народ молит богов отвести от него надвигающиеся бедствия. В музыке хора ясно проступает русская мелодика.

Выйдя в отставку, Мусоргский очень изменился и внутренне и внешне. Когда в конце 1859 года произошла его вторая встреча с Бородиным у адъюнкт-профессора Медико-хирургической академии и доктора артиллерийского училища Ивановского, Бородин не мог не отметить, что от былого фатовства в облике Мусоргского не осталось и следа. Модест Петрович сообщил Бородину, что вышел в отставку, чтобы специально заниматься музыкой и сыграл ему свое Скерцо B-dur.

"Признаюсь, - вспоминал Бородин, - заявление его, что он хочет посвятить себя серьезно музыке, сначала было встречено мною с недоверием и показалось маленьким хвастовством; внутренне я подсмеивался немножко над этим, но, познакомившись с его "Скерцо", призадумался: верить или не верить?"

А когда они встретились у Балакирева в 1862 году, Бородин поразился, какая перемена произошла в его старом знакомце, как интересны стали его суждения о жизни, о музыке, с каким блеском и в то же время глубиной постижения замысла исполнял он произведения разных композиторов. Перед Бородиным предстал новый, очень интересный, духовно выросший человек.

И это не случайно. Выйдя в отставку, Модест Петрович много работал над собой, "приводил мозги в порядок", как шутя заметит он позже.

Летом 1862 года мать Мусоргского переселилась в свою псковскую деревню. Филарет Петрович вышел в отставку, женился и переехал на Знаменскую улицу (номер дома не установлен, известно только, что квартира была в первом этаже). А Модест Петрович уехал на время в Псковскую губернию, к родственникам. Вернувшись осенью в Петербург, он поселился с братом "в странах Знаменских", как в шутку писал Балакиреву, приглашая его в гости.

Балакирев летом 1862 года тоже переехал - в дом Хилькевича на углу Офицерской улицы и Прачечного переулка (ныне улица Декабристов, дом 17/9). По-прежнему у него в доме собирались друзья-музыканты - теперь по средам. Кроме них посетителями балакиревских сред стали многие литераторы, любители музыки.

Особенно часто тогда бывал у Балакирева известный хоровой дирижер Гавриил Якимович Ломакин. Оба в это время увлеклись идеей создания Бесплатной музыкальной школы. По их замыслу, такая школа должна была способствовать демократизации музыкального образования в России и противостоять Консерватории, которая представлялась им воплощением казенщины и рутины, очагом пропаганды немецкой музыки во вред развитию национальной.

Консерватория была детищем Русского музыкального общества, учрежденного в 1859 году по инициативе А. Г. Рубинштейна. Оно ставило своей целью "развитие музыкального образования и вкуса к музыке в России и поощрение отечественных талантов". В комитет директоров, стоявший во главе РМО, входили прогрессивные общественные деятели и видные музыканты Матвей Юрьевич Виельгорский, В. А. Кологривов, А. Г. Рубинштейн, Д. В. Стасов и другие. Деятельность РМО постепенно расширялась. Открылись его отделения в других городах.

Помимо устройства симфонических и камерных концертов РМО открыло сначала в Петербурге, а потом в Москве Музыкальные классы. На основе Музыкальных классов возникли Петербургская, а позже Московская консерватории.

К сожалению, зависимость дирекции РМО от высокопоставленных покровителей, их консерватизм и реакционность во многом тормозили работу Общества. Однако, несмотря на это деятельность и самого Общества и созданных им консерваторий имела огромное прогрессивное значение. Появление Петербургской консерватории положило начало профессиональному музыкальному образованию в России. Создатель и руководитель первой русской консерватории А. Г. Рубинштейн был горячим почитателем творчества М. И. Глинки.

Объективно-исторически и Консерватория, и Бесплатная музыкальная школа, открывшиеся почти одновременно - в 1862 году, служили общей цели - нести музыкальную культуру в широкие массы населения. Однако в период создания Консерватории некоторые частные недостатки в ее деятельности мешали членам Балакиревского кружка понять это. Частности воспринимались как коренные пороки, и балакиревцы с воинственным пылом обличали консерваторских педагогов. Время показало, как ошибочно и субъективно было их мнение о Консерватории.

Между тем в самом кружке постепенно тоже стали обнаруживаться острые противоречия. Молодые композиторы из робких, неуверенных в себе учеников, беспрекословно следовавших указаниям Балакирева, вырастали, приобретали самостоятельность. Со временем все отчетливее проявлялась в каждом из них творческая индивидуальность. Оставаясь единомышленниками в главном - в понимании целей и задач музыки, в своем творчестве они становились все более непохожи один на другого, приобретали самостоятельную манеру, вырабатывали свой стиль. А Балакирев не мог этого понять.

Будучи отличным педагогом, он обладал одной особенностью характера, которая со временем все усиливалась и впоследствии - в 1870-х годах - вызвала отчуждение от него многих близких ему людей: он был очень властен и не терпел никакого противоречия себе. Участники кружка сначала смиренно переносили это, но со временем, когда они стали приобретать творческую самостоятельность, властность Балакирева, доходившая до деспотизма, стала вызывать их протест. Раньше всех начал высвобождаться из-под контроля учителя Мусоргский.

Первое столкновение между ним и Балакиревым произошло зимой 1861 года. Мусоргский тогда был в Москве. Там Модест Петрович познакомился с молодыми людьми, которых в письме к Балакиреву назвал "бывшими студентами". Надо полагать, что это были исключенные из университета за свободомыслие. В письме Балакиреву он так определил содержание бесед с ними: "...всё ставим на ноги - и историю, и администрацию, и химию, и искусства". Завуалированно - письма в то время перлюстрировались - он сообщал о том, что в этом кругу велись споры о политике, обсуждались наболевшие вопросы общественной жизни. Если вспомнить, что это происходило накануне появления манифеста об "освобождении" крестьян, то содержание и политическая окраска бесед не вызывают никаких сомнений.

Восторженный рассказ Мусоргского о встречах с интересными для него людьми Балакирев неожиданно принял в штыки. Милий Алексеевич в ответном письме упрекнул его в пустом препровождении времени. Письмо Балакирева не сохранилось, но о его содержании нетрудно догадаться по ответу Мусоргского.

Покорный прежде ученик неожиданно восстал против учителя и сам отчитал его. Свой ответ Модест Петрович закончил следующими, весьма знаменательными словами: "...письмо Ваше - побуждение досады ошибочной, потому что пора перестать видеть во мне ребенка, которого надо водить, чтобы он не упал".

Да, Мусоргский уже крепко стоял на ногах. Два года после выхода в отставку не прошли даром. Сказалась упорная, целеустремленная и систематическая работа над собой. Из музыканта-любителя вырастал яркий, самобытный художник.

Поразительно было его дарование быстро схватывать и осмысливать впечатления, которые давала ему жизнь. Угнаться за ним было невозможно не только его сверстникам, но и старшим товарищам. Мусоргский всегда был в курсе всех значительных событий в художественной и культурной жизни столицы, А в то время в Петербурге жизнь была необычайно оживленной. Создавались различные общества, комитеты, устраивались публичные лекции, стали входить в обыкновение открытые литературные чтения.

Мусоргский посещал общедоступные лекции о музыке известного музыкального критика и композитора А. Н. Серова, не пропускал интересных концертов. Надо полагать, что Модест Петрович присутствовал 10 января -1860 года в зале "Пассажа" (на Невском) на публичном Литературном чтении И. С. Тургенева, когда писатель выступил со своей статьей "Гамлет и Дон-Кихот" в пользу только что организованного Литературного фонда.

Здание "Пассажа", в котором располагались магазины, выставки, концертный и театральный залы, со второй половины 1850-х годов стало местом собраний, лекций, Диспутов. В зале "Пассажа", устраивались и первые литературные чтения, на которых выступали Достоевский, Писемский, Апухтин, Майков.

Не исключено, что Мусоргский присутствовал и на представлении комедии Гоголя "Ревизор" в исполнении писателей. Этот вечер состоялся 14 апреля того же года в зале Руадзе (позднее - зал Кононова в доме 61 на набережной Мойки, где теперь находится Электротехнический институт связи имени М. А. Бонч-Бруевича). В этом спектакле Писемский играл городничего, Вейнберг - Хлестакова, Достоевский - почтмейстера, а Тургенев, Майков, Дружинин, Григорович, Курочкин и Островский - купцов.

Присутствие Мусоргского на этом представлении тем более вероятно, что с большинством участников его он был знаком лично. Композитор сам сообщил об этом в "Автобиографии", написанной в 1880 году: "Сближение... с талантливым кружком музыкантов, постоянные беседы и завязавшиеся прочные связи с обширным кругом русских ученых и литераторов, каковы Владимир Ламанский, Тургенев, Костомаров, Григорович, Кавелин, Писемский, Шевченко и другие, особенно возбудило мозговую деятельность молодого композитора и дало ей серьезное, строго-научное направление" ("Автобиография" была написана от третьего лица для немецкого музыкального словаря.).

Имена писателей Тургенева, Григоровича, Писемского и Шевченко в пояснениях не нуждаются. Что касается В. И. Ламанского, то это крупный филолог-славист, впоследствии академик; Н. И. Костомаров - знаменитый историк, а К. Д. Кавелин - юрист, историк, публицист и психолог, принимавший участие в разработке проекта освобождения крестьян, впоследствии в числе других передовых профессоров демонстративно покинувший кафедру в Петербургском университете в знак протеста против преследований студентов. Где именно встречался с ними Модест Петрович - не установлено. Возможно, что у В. В. Стасова.

С В. И. Ламанским и его братьями - большими любителями музыки - Мусоргский постоянно виделся в их квартире на Гороховой улице (ныне улица Дзержинского, дом 40). По-видимому, Модеста Петровича познакомил с ними Балакирев. Вместе с Милием Алексеевичем Мусоргский часто навещал их и исполнял с ним произведения своих товарищей, а также Шумана, Берлиоза, Листа.

Несомненно, привлекли внимание Мусоргского и первые публичные лекции профессоров Петербургского университета Кавелина, Костомарова, Стасюлевича. Правда, эти лекции, которые устраивались в зале Городской думы (ныне Невский проспект, дом 33), через два с половиной месяца были прекращены по воле "начальства", но и они, конечно, дали много молодому композитору.

В 1860-е годы Мусоргский стал непременным участником музыкальных вечеров у своих товарищей и многочисленных знакомых. Насколько незаменимо было его присутствие, подтверждает письмо Балакирева к одному общему с Мусоргским приятелю, написанное, когда Модест Петрович уезжал в деревню: "Четверги у Кюи совершенно расстроились, некому играть".

Мусоргский был в центре всех событий жизни Петербурга, связанных с музыкой. Он часто посещал Мариинский театр, по многу раз слушая одни и те же оперы, бывал на концертах Русского музыкального общества и, конечно, на всех концертах, а по возможности, и репетициях Бесплатной музыкальной школы. Эти концерты, пользовавшиеся огромной популярностью, привлекали главным образом студенческую молодежь, курсисток, мелких чиновников, учителей.

Устраивались они в Большом зале Дворянского собрания, в зале Кононова на Мойке или в зале Городской думы на Невском проспекте. Этот зал отличался хорошей акустикой и был одним из лучших концертных помещений в Петербурге. Наряду с мировыми шедеврами классической музыки там исполнялись произведения современных западноевропейских композиторов и новые русские сочинения.

Большой известностью пользовались в Петербурге и концерты Русского музыкального общества. Когда эти концерты возглавил Балакирев, Мусоргский, прежде неохотно посещавший симфонические вечера, где редко исполнялась современная музыка, стал их завсегдатаем. Они неизменно проходили в зале Дворянского собрания.

Состав публики на концертах был разный. Наряду с демократической публикой бывало много титулованных особ - крупных чиновников, светских меломанов.

Возглавив руководство концертами РМО, Балакирев решительно перестроил их программы. Он стал широко включать в них произведения русских композиторов. Это вызвало недовольство реакционных кругов, и после нескольких блистательных сезонов Балакирева отстранили от управления концертами Русского музыкального общества.

Большим торжеством Балакиревского кружка был успех Милия Алексеевича как композитора и дирижера 23 апреля 1864 года. В зале Русского кредитного общества (современный адрес: площадь Островского, дом 7) состоялся концерт, организованный Литературным фондом в честь трехсотлетней годовщины со дня рождения Шекспира. В концерте выступали Тургенев и Майков. Тургенев прочел "Речь по поводу юбилея Шекспира", а Майков стихотворение "Шекспир", специально написанное к юбилею. В программу вечера были включены также музыкальные произведения на сюжеты великого драматурга. Дирижировал Балакирев. Наряду с музыкой Берлиоза, Шумана и Мендельсона исполнялись балакиревские увертюра и антракты к трагедии "Король Лир". Успех был колоссальный. Друзья безмерно радовались. Мусоргский был так взволнован, что вскоре после концерта писал Балакиреву: "Такого полного, живого впечатления я не выносил (до тех пор) ни с одного вечера. Большое Вам за то спасибо".

С Русским музыкальным обществом связано первое публичное исполнение произведения Мусоргского. В концерте под управлением А. Г. Рубинштейна прозвучало его оркестровое Скерцо B-dur. Это было 11 января 1860 года. Дебют прошел удачно.

В рецензии на концерт А. Н. Серов, недоброжелательно относившийся к творчеству членов Балакиревского кружка, писал: "...еще приятнее было встретить горячее сочувствие публики к русскому композитору М. П. Мусоргскому, дебютировавшему весьма хорошею, к сожалению, только слишком короткою оркестровою пьесою. Это скерцо... обличает... решительный талант в молодом музыканте... Замечательно, что симфонический отрывок композитора еще неизвестного рядом с музыкой "знаменитого" маэстро (исполнялась пьеса прославленного композитора Д. Мейербера. - А. О.) не только не потерял ничего, но очень много выиграл".

Еще через год, 6 апреля 1861 года, в Мариинском театре в концерте русской оперы под управлением К. Н. Лядова с успехом исполнялся хор народа из "Эдипа". Но все-таки в те годы Мусоргский был больше известен в музыкальных кругах, чем в широкой публике. Признание композитора пришло поздней.