"Какой выйдет из тебя офицер?"

Илл. к главе 'Какой выйдет из тебя офицер?'

На Невском проспекте, между домами №22 и 24, несколько отступя от линии застройки, стоит бывшая лютеранская церковь святого Петра, построенная в 1830-х годах по проекту А. П. Брюллова. Во дворе, за церковью, - пятиэтажный дом, в котором теперь помещается школа № 222 Куйбышевского района. В середине прошлого века здание занимала Главная школа святого Петра, или Петришуле. Величественные колонны и богатая барочная лепка украшали ее фасад, на полукруглом фронтоне была высечена надпись на немецком языке: "Главная школа святого Петра", а по бокам даты - 1760 и 1838 - время закладки здания и его перестройки.

...Ранним сентябрьским утром 1849 года множество детей группами и в одиночку спешили на занятия. Слышался говор на разных языках - русском, немецком, французском, итальянском. Некоторые дети выходили из двух больших домов, стоявших друг против друга тут же во дворе. Вот из подъезда выбежали несколько мальчиков - это пансионеры инспектора школы господина Рёмгильда. Вслед за ними, держа друг друга за руки и явно робея от непривычной обстановки, появились два мальчика. Младший, пугливо озираясь, жался к старшему. Они новички. Учебный год уже начался, а их только на днях привез отец из деревни.

Из подъезда вышел инспектор Рёмгильд. Он ласково кивнул детям и пригласил их следовать за собой. Войдя с ними в школу, он отвел мальчиков в их классы.

В тот же день канцелярист школы открыл на букве "М" объемистый гроссбух - "Алфавитный список учеников Главной немецкой школы св. Петра" - и записал готическими буквами по-немецки, исказив при этом фамилию: "Филарет Мусоргский (записано "Мусерски". - А. О.), 12 лет, Модест Мусоргский, 10 лет". В другой графе он пометил, что оба мальчика - сыновья коллежского секретаря и проживают у Рёмгильда. В книге указано также, что старший брат принят в класс "малая терция", младший - в класс "секунда" и оба зачислены в школу 12 сентября 1849 года (Архивные материалы Петришуле обнаружены историком школы Н. П. Ульяновым. Приношу ему глубокую благодарность за ценные сведения. Частично эти материалы опубликованы с неточностями А. С. Бурмистровым в журнале "Советская музыка", № 10, за 1971 год.).

Так начался первый учебный день в Петришуле братьев Мусоргских.

Это среднее учебное заведение - старейшее не только в Петербурге, но и в России - славилось высоким уровнем преподавания и прогрессивным направлением. Школа открылась в первые годы существования города и была названа в честь апостола Петра. По документам Петришуле известна с 1710 года, но фактически существовала раньше, правда не на Невском, а в районе Дворцовой набережной.

Здание Петришуле. С фотографии 1867 года

Среди учителей Петришуле всегда было немало передовых людей. В конце XVIII века русский язык преподавали последователи и сторонники А. Н. Радищева - поэты И. М. Борн и В. В. Попугаев. В 1801 году они организовали Вольное общество любителей словесности, наук и художеств. Собрания общества происходили в здании Петришуле. Здесь публично было прочитано стихотворение поэта Пнина "На смерть Радищева". В 1813-1819 годах одним из учителей русского языка был известный профессор А. И. Галич, одновременно преподававший в Царскосельском лицее. Прогрессивное направление школа сохранила даже в период николаевского царствования, когда во всех учебных заведениях господствовал дух реакции.

Петришуле принадлежала лютеранской общине. Собственностью общины были также расположенные по обеим сторонам церкви святого Петра два жилых дома на Невском.

Здание школы несколько раз перестраивалось и расширялось и в середине XIX века выглядело совсем не так, как теперь: оно было трехэтажным, с портиком и колоннами; внутри здания не существовало еще широкой парадной лестницы и актового зала.

В Петришуле были отделения для мальчиков и девочек. На протяжении всей истории школы программы обучения мальчиков приспосабливались к требованиям времени: для малоимущих существовало начальное обучение, для детей обеспеченных родителей - классическое или реальное образование, для них же имелись классы с коммерческим уклоном. Однако главным было гуманитарное направление.

Обучение в школе было шестилетним. Классы, не считая приготовительного, назывались по латыни: малая (младшая) прима, большая (старшая) прима, секунда, малая терция, большая терция, кварта, селекта и супрема. В первых четырех классах обучение длилось по полгода, начиная же с большой терции - год.

Братья Мусоргские оказались в Петришуле случайно и только потому, что по возрасту не могли быть приняты в другое учебное заведение. Их родители - мелкие помещики Петр Алексеевич и Юлия Ивановна (Урожденная Чирикова.) Мусоргские лелеяли мечту о военной карьере для сыновей. В роду Мусоргских все мужчины, по давней семейной традиции, были военными. Однако сам Петр Алексеевич не смог пойти по стопам отца. Он, как и его сестры, родился до брака родителей, к тому же матерью его была крепостная. Поэтому все дети считались незаконными, и лишь впоследствии, когда брак родителей был оформлен, после специального царского указа их признали законными. Это обстоятельство и помешало военной карьере Петра Алексеевича. С тем большим рвением он стремился обеспечить будущность своих сыновей и восстановить семейную традицию.

П. А. Мусоргский владел несколькими деревнями в Псковской губернии, в том числе небольшим родовым имением - сельцом Карево в Торопецком уезде. Здесь и родились его сыновья: 27 ноября 1836 года старший Филарет и 9 (21) марта 1839 года младший Модест, будущий великий композитор. Двое их старших братьев умерли, не дожив до года. Модест Петрович и его родные ошибочно считали днем его рождения 16 (28) марта. Но в начале XX века исследователи жизни и творчества Мусоргского обнаружили метрическую запись, которая указывает точную дату рождения композитора - 9 марта 1839 года.

Когда старшему сыну было около тринадцати, а младшему десять лет, отец отвез детей в Петербург, чтобы отдать в учебное заведение и окончательно решить вопрос об их дальнейшей судьбе. Он остановил свой выбор на аристократической Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

Но мальчики были слишком малы. В военные учебные заведения принимали с тринадцати лет, а даже старшему из них - Филарету не хватало до этого возраста трех месяцев. Поэтому Петр Алексеевич и вынужден был поместить сыновей в Петришуле.

В школьной программе на первом месте стояли гуманитарные дисциплины - языки русский, немецкий, латынь и на выбор - французский или английский, история, география, "закон божий", а также арифметика, устный счет, геометрия, рисование, пение и танцы. Преподавание велось на немецком языке.

Модест учился хорошо, хотя поначалу успехи его в каллиграфии и устном счете оценивались лишь "тройками" (в школе была пятибалльная система).

Мусоргский рано пристрастился к чтению. Любимым его предметом была история. Большие способности проявил мальчик к языкам (впоследствии композитор свободно владел немецким и французским языками). Но главным его увлечением стала музыка.

Любовь к ней проявилась у Мусоргского еще в детстве. Уроки музыки давала ему мать. Уже в семилетнем возрасте Модест бойко играл небольшие пьесы Листа. Он рано начал импровизировать на фортепиано. Как впоследствии вспоминал композитор, его первые импровизации родились под впечатлением няниных сказок и песен.

Общение с крестьянами (а в семье Мусоргских, где бабушка была крепостной, не препятствовали этому общению), а также народные песни, крестьянские праздники - все это питало поэтическую натуру мальчика. Филарет Петрович вспоминал, что в отроческие и юношеские годы, да и в зрелом возрасте, Модест с особенной любовью относился ко всему народному, крестьянскому. "...Это все моя бабка и я виноваты", - шутливо, но с гордостью заметил как-то композитор.

Учась в Петришуле, братья Мусоргские жили в пансионе, который содержал инспектор школы Иван Егорович Рёмгильд (в то время ему шел 62-й год). Пансионы содержали многие учителя. Это было обычным, так как ученики нередко жили далеко от Петришуле или же приехали в Петербург из провинции. Учителя Петришуле имели квартиры при школах в домах, принадлежавших церкви святого Петра. В одном из этих домов, выходивших либо на Невский и Большую Конюшенную (ныне улица Желябова), либо на Невский и Малую Конюшенную (ныне улица Софьи Перовской) жил и Рёмгильд (современный адрес: Невский проспект, дома 22 и 24). Это и есть первый известный нам петербургский адрес Мусоргского.

Вид Казанского собора. С акварели В. С. Садовникова. Около 1847 года

Таким образом, Модест сразу же по приезде в столицу оказался в ее центре. С детских лет он мог наблюдать жизнь Невского проспекта - главной улицы Петербурга. Просыпаясь рано утром, мальчик слышал громкие выкрики разносчиков, приносивших свежие булки в лотках на голове, голоса молочниц, которые, стуча кувшинами доставляли петербуржцам молоко. С грохотом въезжали во двор водовозы. Водопровода еще не было, и невскую воду возили на лошадях в больших бочках.

В зимние дни, когда на город рано опускались сумерки, Невский ярче всех улиц освещался газовыми фонарями. После занятий инспектор Рёмгильд водил своих питомцев на прогулку. Миновав здание церкви святого Петра, они сразу оказывались на проспекте. Сказочно красив был Невский в вечернюю пору, в какой конец ни повернешь!

Вид Аничкова моста. С акварели В. С. Садовникова. Первая половина XIX века

На противоположной стороне проспекта развернулась полукругом колоннада Казанского собора. Дальше к Знаменской площади шли Серебряные ряды - богатые ювелирные магазины, еще дальше - аркада Гостиного двора, Публичная библиотека, Александрийский театр. На деревьях сада Аничкова дворца искрился освещенный фонарями снег. На Аничковом мосту четкими силуэтами вырисовывались фигуры стройных юношей - укротителей коней.

Ходили и в другую сторону проспекта - к Адмиралтейству. Шли мимо Голландской церкви, мимо Строгановского дворца по чугунному Полицейскому мосту через Мойку. Где-то в конце проспекта в сумерках слабо мерцала золотая адмиралтейская игла с корабликом.

В праздничные дни маршруты были более дальними. Дети любовались Исаакиевским собором. С него уже сняли леса, и он стоял под золотым куполом, окруженный массивными колоннами, поражая своими размерами, величественностью, богатством отделки. Внутрь еще не пускали: там шли отделочные работы (их закончили спустя почти целое десятилетие). Гуляли по прекрасным гранитным набережным Невы, в Летнем саду, любовались парадом войск на Марсовом поле или на Дворцовой площади. Постепенно великолепная северная столица входила в жизнь Мусоргского и становилась родным ему городом.

Десятилетний ребенок, Модест Мусоргский многого, разумеется, еще не мог увидеть и понять. Его впечатления были по-детски поверхностны и наивны. Между тем жизнь Петербурга конца 1840 - начала 1850-х годов была сложной и многообразной. Шли последние годы царствования Николая I. Общественная жизнь страны была подавлена. Правительство, напуганное революциями 1848 года в Западной Европе, во всем видело проявление вольнодумства и усиливало репрессии.

В Петербурге шепотом передавали слух о раскрытии какого-то революционного заговора. На самом деле заговора не было. Был кружок молодых интеллигентов, объединившихся вокруг М. В. Буташевича-Петрашевского. Собиравшиеся у него литераторы, офицеры, учителя, журналисты обсуждали политические события в стране и за рубежом, читали статьи Белинского и произведения социалистов-утопистов, мечтали о республиканском строе и свободе печати в России. И хотя некоторые из членов кружка были сторонниками преобразования страны революционным путем, никаких действий они не предпринимали, и дело ограничивалось встречами и совместным чтением и разговорами.

Вид площади между Исаакиевским собором и Адмиралтейством С акварели В. С. Садовникова. Около 1847 года

Тем не менее III отделение выследило членов кружка, и все они были арестованы. Многие жители Петербурга стали свидетелями жестокой расправы над петрашевцами. 22 декабря 1849 года на Семеновском плацу (теперь Пионерская площадь перед зданием Театра юных зрителей) состоялась гнусная инсценировка казни. Осужденных выстроили перед линией гвардейских стрелков для "расстреляния". В самый последний момент на плац прискакал флигель-адъютант с вестью о "монаршей милости" - отмене смертной казни и замене ее каторгой...

Парад гвардейских полков около Зимнего дворца. С акварели В. С. Садовникова. Первая половина XIX века

Слухи об этом страшном событии, очевидно, не прошли мимо братьев Мусоргских. Хотя они не были непосредственными свидетелями его, в школьной среде, несомненно, слышали разговоры о жестокой расправе над невинными людьми.

Между тем школьная жизнь шла своим чередом. Любимым развлечением Модеста в часы, свободные от занятий, было слушание музыки. В немецкой общине музыка всегда пользовалась почетом. Ученики Петришуле имели возможность в церкви святого Петра слушать орган. Известный органист Беллинг чаще всего играл произведения Баха. Дети присутствовали также на ежегодных концертах петербургского немецкого Филармонического общества в зале Дворянского собрания (ныне Большой зал Филармонии) и на других симфонических концертах во время концертного сезона в великом посту. Возможно, что детей водили и на общедоступные утренние концерты в университете (в здании Двенадцати коллегий), а также на концерты в зале Благородного собрания на Невском, в доме 15, и в бывшем зале Энгельгардта (Невский проспект, дом 30).

На Модеста Мусоргского особенно большое впечатление производили посещения Большого театра, где давала спектакли итальянская опера. У него была необыкновенная музыкальная память, и после каждого спектакля он с увлечением играл на память понравившиеся арии. Вероятно, не без содействия директора школы Фридриха Лоренца или инспектора Рёмгильда, по желанию Петра Алексеевича, "обожавшего музыку" (как вспоминал впоследствии Мусоргский) и понимавшего, что у младшего сына несомненный музыкальный талант, Модест стал брать уроки у известного петербургского фортепианного педагога Антона Августовича Герке. Ученик прославленного педагога и пианиста Джона Фильда Герке жил в то время в доме 17 на Большой Подьяческой улице, но уроки Мусоргскому он, надо полагать, давал в пансионе Рёмгильда.

Учитель был так доволен учеником, что подарил ему ноты - одну из фортепианных сонат Бетховена. Это произошло после того, как юный пианист удачно сыграл в благотворительном концерте виртуозную пьесу популярного в те годы французского композитора Анри Герца. Первое публичное выступление Модеста состоялось в доме статс-дамы графини О. А. Рюминой (Дворцовая набережная, дом 12). Мальчику было тогда 12 лет. В сентябре 1851 года Модест покинул Петришуле. 6 сентября ему был выдан диплом об окончании трех классов школы. Отец намеревался отдать его в Школу гвардейских подпрапорщиков, где уже находился Филарет, оставивший Петришуле годом раньше. Но Модесту еще не исполнилось 13 лет, и отец поместил его в пансион "для приготовления в военно-учебные заведения" (Так назван пансион Комарова в справочнике "Городской указатель, или Адресная книга присутственных мест, учебных заведений, врачей, художников и разных предметов торговой и ремесленной производительности на 1850 год". СПб., 1849, стр.260.), принадлежавший А. А. Комарову - преподавателю Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Находился пансион недалеко от школы, на границе района, называвшегося Ротами Измайловского полка (ныне район Красноармейских улиц). Исторический адрес пансиона Комарова - Новоизмайловский проспект (позднее - Рижский), дом Илличевской; современный - проспект Огородникова, дом 12.

А. А. Комаров - фигура примечательная. Преподаватель российской словесности в петербургских военно-учебных заведениях, он встречался с Белинским, был знаком с Гоголем. С 1838 по 1852 год Комаров преподавал в Школе гвардейских подпрапорщиков, где приобрел славу прекрасного педагога. Уроки он вел, читая вслух лучшие произведения русских писателей. Особенно мастерски читал стихи, обладая поистине артистическим даром. Он серьезно и обстоятельно анализировал изучаемые произведения, прививая своим воспитанникам широкие эстетические познания. Комаров не признавал зубрежки, никогда не задавал шаблонных уроков, а предлагал писать сочинения на "свободные" темы, соответствующие вкусам и склонностям учеников.

Ко времени поступления в Школу гвардейских подпрапорщиков Модеста Мусоргского Комаров уже ушел оттуда. Но год, проведенный в подготовительном пансионе замечательного педагога, несомненно, значительно развил мальчика, приучив его к самостоятельному мышлению.

Модест Мусоргский был зачислен в Школу гвардейских подпрапорщиков с 1 сентября 1852 года. Надев военный мундир, он стал именоваться "Мусоргским-вторым", в отличие от Филарета, которого называли "Мусоргским-первым".

Лермонтовский проспект, дом № 54 (бывшее здание Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров). Современная фотография

Школа гвардейских подпрапорщиков помещалась на Загородном (позднее он назывался Ново-Петергофским) проспекте, в доме 24, поблизости от 12-й Роты и Обводного канала (современный адрес: Лермонтовский проспект, дом 54). Это старинное здание сохранилось. В небольшом, саду перед домом стоит памятник Лермонтову работы скульптора Б. М. Микешина. Великий поэт учился в Школе гвардейских подпрапорщиков (позже переименованной в Николаевское кавалерийское училище), и памятник установлен к столетию со дня его рождения. В двух верхних этажах здания находились четыре обширные спальни (дортуара), восемь классных комнат, разделенных коридорами, лазарет и комнаты дежурных офицеров. В большом зале с паркетным полом, перед помещением домовой церкви, проводились уроки танцев. Стены зала украшали мраморные доски с именами лучших выпускников школы. В нижнем этаже был обширный зал, предназначенный для фронтового учения. На этом же этаже были расположены служебные помещения, квартиры директора и некоторых педагогов.

Во дворе помещались казармы для нижних чинов и крепостной прислуги, которую юнкера и подпрапорщики имели право брать с собой в школу. Впрочем, не все пользовались этим правом, и на двести учащихся было примерно сто крепостных слуг.

Рядом со зданием школы находился манеж для верховой езды. На Обводном канале, в который тогда еще не сбрасывались отходы промышленных предприятий, находилась специально оборудованная купальня школы.

Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров была основана в 1823 году по инициативе великого князя Николая, который через два года стал царем. После нескольких реорганизаций школа в 1838 году установила наконец четырехгодичный курс обучения и твердые правила приема. Определен был минимальный возраст поступающих - 13 лет и максимальный - 15 лет. Оставаться на второй год допускалось только один раз, и находиться в заведении более пяти лет запрещалось.

К преподаванию были привлечены лучшие педагоги столицы. Большинство учителей умели заинтересовать своих воспитанников обстоятельными и увлекательными объяснениями. Нередко они позволяли себе отступление от формальных программ. Особенно высокого уровня преподавание в школе достигло, когда директором ее стал генерал А. Н. Сутгоф. По воспоминаниям выдающегося русского географа П. П. Семенова-Тян-Шанского, окончившего школу при Сутгофе, директор имел "репутацию человека весьма образованного и превосходно говорившего по-французски и по-немецки... он жил продолжительное время в Париже... особенно интересовался французскою политикой и историей, которую он знал очень хорошо... Впоследствии Сутгофа недолюбливали, несмотря на его тонкую деликатность в обращении; он не нравился своей склонностью к фаворитизму и истекающей из нее несправедливостью. Он ценил в особенности le comme il faut в своих воспитанниках, т. е. уменье бойко говорить по-французски, быть ловким в своих манерах, изящно одеваться, хорошо танцевать и пр. Но при всем том Сутгоф ценил и действительное образование и очень заботился о том, чтобы в школе были самые лучшие учителя и чтобы воспитанники показывали хорошие успехи в преподаваемых им науках. Нет сомнения в том, что он принес пользу школе, сделав ее одним из лучших военно-учебных заведений того времени".

Программа школы была обширной. Кроме обязательного во всех учебных заведениях "закона божьего" воспитанники изучали русский язык (включавший три дисциплины - грамматику, теорию словесности и историю литературы), французский язык (также с курсом истории литературы), немецкий язык, естественную историю (т. е. ботанику и зоологию), математику, физику, историю, географию, статистику, законоведение, химию, рисование, ряд специально-военных предметов, а также танцы, пение и гимнастику.

Биографы Мусоргского обычно дают Школе гвардейских подпрапорщиков отрицательную оценку. Между тем такая оценка односторонняя и вряд ли объективная. Конечно, нельзя отрицать, что в школе, как и во всех казенных военных заведениях николаевской эпохи, царила военная муштра. Соответствуют действительности и рассказы о безобразном поведении воспитанников (разумеется, далеко не всех). Но высказывания о плохой организации учебного процесса в школе, встречающиеся в мемуарах современников, явно противоречат действительности.

Нелестные сведения о школе до ее коренной реорганизации в 1838 году содержатся в биографии Лермонтова. Период существования школы, когда она начала приходить в упадок, известен по воспоминаниям Н. И. Компанейского, учившегося позже М. П. Мусоргского. Уделяя большое внимание уродливым явлениям быта воспитанников, мемуарист умалчивает о постановке обучения, о преподавателях. Поэтому, если верить воспоминаниям Компанейского, то остается совершенно непонятным, как из заведения, где только кутили и маршировали, вышли такие образованные люди, как выдающийся ученый-путешественник П. П. Семенов-Тян-Шанский, отличный музыкант, директор Петербургской консерватории М. П. Азанчевский, наконец, великий русский композитор М. П. Мусоргский.

Несомненно, что историческая объективность в отношении постановки образования в Школе гвардейских подпрапорщиков должна быть восстановлена. Учебный процесс по тем временам был там организован хорошо, и учителя умели возбудить любознательность воспитанников и вызвать у них стремление к познанию. Как известно, во время пребывания в школе Мусоргский увлекался иностранными языками, историей, литературой. Вероятно, любовь к литературе развил еще пансионский наставник Комаров. А школьные педагоги - Перевлевский, автор ряда печатных трудов по педагогике, и профессор Сухомлинов - способствовали развитию этой страсти любознательного юноши. Мусоргский через много лет с благодарностью вспоминал Перевлевского, так же как и "законоучителя" священника Крупского, знатока средневековой музыки и руководителя церковного хора.

Что же касается воспитательной работы в школе, то она существенно отставала от преподавания. И одной из главных причин этого был социальный состав учащихся. Все они являлись по преимуществу детьми из старинных дворянских фамилий. При поступлении от "абитуриентов" прежде всего требовался документ о принадлежности их семьи к древнему дворянскому роду. Об этом свидетельствовало наличие записи в шестой части родословной книги российского дворянства. По архивным материалам известно, с какой настойчивостью отец композитора добивался внесения его самого, а также Филарета и Модеста в эту пресловутую шестую часть родословной книги и с каким трудом он этого добился. Уродливый крепостнический уклад жизни провинциальных помещиков не мог не наложить отпечатка на быт Школы гвардейских подпрапорщиков, воспитанники которой были выходцами из таких семейств.

Особенно трудно было приспособиться к школьным "традициям" новичкам. Старшие воспитанники нередко нещадно били их, иной раз даже истязали. У младших школьников безжалостно отбирали лакомства, которые они получали из дому. Большинство юнкеров безобразно грубо обращалось с крепостными слугами. Но самым отвратительным в поведении старших воспитанников были кутежи по воскресным и праздничным дням.

М. П. Мусоргский в 1856 году. С фотографии

Пользуясь тем, что родители жили в своих имениях, а родственники или знакомые, к которым отпускали воспитанников, не интересовались их поведением, а зачастую даже потворствовали кутежам, юнкера устраивали безобразные оргии. Особенно, конечно, отличались те, кто получал от родителей много денег. Обычно, возвратившись в понедельник в школу, многие старшие юнкера цинично похвалялись воскресными похождениями. Всем остальным приходилось выслушивать эти рассказы и понимающе сочувствовать. Не дай бог, прояви кто-нибудь неискушенность или незаинтересованность, такого наивного юнца извели бы насмешками.

Вот в такую обстановку и попал тринадцатилетний Модест Мусоргский. Вероятно, его не били только потому, что он имел защитника - Филарета. Надо полагать, что когда Модест перешел на старшее отделение, то в кутежах и оргиях он не участвовал. К тому времени отец его умер, и средства семьи были крайне скромными. Да и сам характер юноши - тихого, прилежного, любившего чтение и музыку, - не допускает предположения о бурном образе жизни. Он, очевидно, разительно был непохож на своих однокашников.

Не случайно генерал Сутгоф, сквозь пальцы смотревший на поведение старших воспитанников и заботившийся лишь о том, чтобы не осрамить честь школы, не раз говорил Модесту: "Ну какой, мой милый, выйдет из тебя офицер?"

Юный Мусоргский, отлично учившийся, свободно говоривший по-французски, вообще в полном смысле слова "комильфо", был директорским любимцем.

Поступив в школу, Модест еще некоторое время продолжал брать уроки у Герке. Мастерство его росло. В школе он по праву считался лучшим пианистом и даже "удостаивался чести" играть в четыре руки с дочерью Сутгофа, которая тоже была ученицей Герке.

Правда, репутация отличного музыканта часто оборачивалась для Мусоргского-второго весьма неприятной стороной: ему приходилось в угоду юнкерам без устали "барабанить танцы". Впрочем, он разнообразил репертуар собственными импровизациями. Иногда пел в кругу товарищей арии из модных итальянских опер, - у него выработался небольшой, но очень приятный голос - баритон.

Упрочению репутации музыканта способствовали и композиторские опыты Мусоргского. Еще в 1852 году его отец при содействии Герке издал фортепианное сочинение мальчика - модную в то время пьесу - польку. Называлась она "Подпрапорщик": начинающий композитор посвятил свое сочинение товарищам по школе. По-видимому, это было не единственное сочинение юного Мусоргского. Но, к сожалению, из его ранних произведений больше ничего не сохранилось.

Учение в школе длилось четыре года. Никаких каникул, никакой передышки. Даже летом военная муштра продолжалась. Ежегодно воспитанников вывозили в военные лагеря под Петербург - в Петергоф, Царское Село - на полевые учения. А во время учебного года приходилось принимать участие в парадах гвардейских войск. Парады эти устраивались на Марсовом поле и выглядели очень помпезно. В них участвовали все военные учебные заведения Петербурга, в том числе и Школа гвардейских подпрапорщиков.

В 1853 году началась Крымская война. С весны 1854 года Петербург жил в тревоге: в Финском заливе появилась англо-французская эскадра, боялись открытия военных действий. На побережье возводили укрепления, начали устанавливать невские батареи. Царским указом 14 апреля были объявлены на военном положении Петербургская сторона, Васильевский остров и другие окраинные части города. Жители столицы видели за Кронштадтским рейдом вражеский флот. И хотя правительство делало вид, что никакой опасности нет, а газеты безбожно лгали, искажая подлинную картину положения на фронте, в правящих кругах царили растерянность и страх перед неизвестностью.

Героика народного подвига, беспримерное мужество защитников Севастополя воспитанникам казенных военных заведений были неизвестны. Кроме официальных сводок, они не имели никаких сведений с театра военных действий. Сводки читались ежедневно при вечерней перекличке. Это входило в обязательный распорядок дня. Таков был приказ наследника престола - "августейшего" шефа школы.

В феврале 1855 года умер Николай I. Воспитанники участвовали в похоронной церемонии. Вскоре все юнкера принесли присягу новому государю.

Если не считать этих событий, то в остальном жизнь в школе протекала по-прежнему: занятия в классах, военные учения, упражнения в манеже.

Все это, кроме чтения, не имело ничего общего с духовными запросами Мусоргского. Нелегко ему было бы преодолевать мертвящую казенщину, если бы не чуткая поддержка матери. Юлия Ивановна после смерти в 1853 году Петра Алексеевича переехала из псковского имения в Петербург, чтобы быть поближе к сыновьям.

...Незаметно пролетело время. Годы, проведенные в школе, не прошли даром. Модест приучил себя к систематическому труду, выработал поразительную самодисциплину, много читал, играл на фортепиано, импровизировал, хотя уроков у Герке уже не брал.

16 июня 1856 года Мусоргский-второй после удачно сданных экзаменов "высочайшим приказом" был произведен в прапорщики и зачислен в Преображенский полк, где уже целый год служил старший брат.

С поступлением в полк внешние обстоятельства жизни Мусоргского мало изменились. Та же военная муштра, дежурства, парады, разводы. Модест по-прежнему много читал, занимался самообразованием и постоянно музицировал с Филаретом и некоторыми товарищами по полку - любителями музыки.

Он не жил в казармах Преображенского полка, помещавшихся на Кирочной улице, близ Таврического сада (ныне улица Салтыкова-Щедрина, дома 31-39). Вместе с братом и матерью Модест занимал квартиру в доме Тулякова на Ямской улице (ныне улица Достоевского, дом 9). В казарме он появлялся, когда получал назначение на караульную службу там или на дежурство в каком-либо военном учреждении.

Во время одного из таких дежурств во Втором военно-сухопутном госпитале (ныне клиника Военно-медицинской академии на улице Лебедева) Модест познакомился с дежурным врачом Александром Порфирьевичем Бородиным, незадолго до того окончившим Медико-хирургическую академию. Далекий от мысли о профессиональном занятии музыкой, Бородин был страстным музыкантом-любителем. "Я был свежеиспеченным военным медиком, - вспоминал он впоследствии, - и состоял ординатором при 2-м сухопутном госпитале. М. П. был офицером Преображенского полка, только что вылупившимся из яйца. Первая встреча наша была в госпитале, в дежурной комнате. Я был дежурным врачом, он дежурным офицером. Комната была общая; скучно было на дежурстве обоим. Экспансивны мы были оба; понятно, что мы разговорились и очень скоро сошлись. Вечером того же дня мы были оба приглашены на вечер к главному доктору госпиталя - Попову, у которого имелась взрослая дочь, ради которой часто давались вечера, на которые обязательно приглашались дежурные врачи и офицеры. Это была любезность главного доктора. Мусоргский был в то время совсем мальчонком, очень изящным, точно нарисованным офицериком; мундирчик с иголочки, в обтяжку; ножки вывороченные, волоса приглажены, припомажены, ногти точно выточенные, руки выхоленные, совсем барские. Манеры изящные, аристократические; разговор такой же, немножко сквозь зубы, пересыпанный французскими фразами, несколько вычурными. Некоторый оттенок фатоватости, но очень умеренной. Вежливость и благовоспитанность - необычайные. Дамы ухаживали за ним. Он садился за фортепьянами и, вскидывая кокетливо ручками, играл весьма сладко, грациозно и пр. отрывки из "Троваторе" ["Трубадура"], "Травиаты" и т. д., и кругом него жужжали хором: "Charmant", "delicieux" [Прелестно, восхитительно] и пр."

Таков был преображенец Мусоргский после выпуска из Школы гвардейских подпрапорщиков. И все же офицер из него не получился. Помешала музыка...

https://gel.indigram.info - твой личный рай, где каждая спутница знает, как доставить незабываемое удовольствие. | На https://bron.indigram.info - каждая спутница найдет парня, готового исполнить все ее желания. | Найдите свою идеальную компанию для ночи на https://tver.indi-hub.com и превратите вечер в незабываемую сказку.