"Ленинград - это для меня мой дом"

Значение Седьмой симфонии Шостаковича в обороне Ленинграда было отмечено в 1943 году награждением композитора медалью "За оборону Ленинграда". Медаль Шостаковичу вручили осенью 1944 года, когда он приехал в родной город вскоре после возвращен мука эвакуации оркестра Филармонии - заслуженного коллектива республики.

Великая Отечественная война приближалась к победоносному концу. Ленинград стал тыловым городом. Стирались страшные приметы блокады, голода. Самоотверженным трудом ленинградцы залечивали раны, причиненные городскому хозяйству.

Уходило в прошлое пережитое блокадным оркестром,, Он вновь перебазировался на радио, передав оркестру под управлением Е. А. Мравинского филармонические концертные функции. На конец октября 1944 года было назначено открытие сезона: намечались исполнения Седьмой симфонии, Восьмой, написанной в 1943 году, и несколько концертов с участием автора. Композитор рассматривал их как отчет перед ленинградцами в творчестве военной поры и потому включил в программы новые сочинения - Трио, Второй квартет, вокальный цикл на слова английских поэтов для баса и фортепиано, в Союзе композиторов решил показать новую фортепианную сонату.

Два из этих сочинений - Трио и Соната - вызвали особенно большой интерес, ибо были посвящены памяти выдающихся деятелей музыкального искусства Ленинграда - И. И. Соллертинского и Л. Б. Николаева, скончавшихся в эвакуации. Но в музыку Шостакович вложил и более широкое содержание. Многих друзей ж коллег он недосчитал. Погибли на фронте Т. Оганесян, В. Томилии, В, Фризе, Н. "Шастин - консультант Театра оперы и балета имени С, М. Кирова, музыковед, с которым было связано так много оперных замыслов Шостаковича. Умерли в блокаду А. Вудяковский, Б. Гольц, В. Калафати, Л. Портов, Н. Малков - тот, который первым из критиков поддержал Первую симфонию Шостаковича. Боль этих потерь тоже звучала в Трио. И память о всех ленинградцах, погибших в блокаду от голода, бомбежек, обстрелов. Трагизм музыки выходил за грань личного горя, музыка звала к преодолению скорби: отсюда возникали резкие смены душевных красок в Трио; маршевые эпизоды Сонаты напоминали Седьмую симфонию.

Премьера камерных сочинений состоялась 14 ноября в Большом зале Филармонии. Трио играли автор, Д. М. Цыганов (скрипка) и С. П. Ширинский (виолончель), квартет - Д. М. Цыганов, В. П. Ширинский, В. В. Борисовский, С. П. Ширинский. В это первое после трехлетнего перерыва выступление в зале Филармонии Шостакович очень волновался. В антракте, заглянув в зал, с радостью сказал Цыганову: "Знаешь, я вижу многих людей на своих же местах" - эта ленинградская филармоническая традиция иметь в зале постоянное место ассоциировалась в сознании композитора с героической стойкостью самого Ленинграда.

На 6 декабря назначили ленинградскую премьеру Восьмой симфонии. В ее преддверии Шостакович вновь, как когда-то осенью 1941 года, много бродил по городу. Как всегда, когда волновался, движение успокаивало, проясняло мысли, пробуждало воображение. Словно заново узнавал он Ленинград после трехлетней разлуки, казавшейся ему непомерно долгой. Война прочертила рубеж, и теперь Шостакович видел не только прежний поэтический Ленинград, но и другой город - израненный, суровый, с мужественной красотой домов, в которых еще зияли провалы, щели, трещины, с окнами, все еще укрытыми фанерой, с сохранившимися надписями на той стороне улицы, которая была наиболее опасной при обстрелах. Тут и там виднелись девушки в ватниках на самодельных лесах за строительной работой. Жители разбирали развалины, сами старались что-то ремонтировать; всюду ощущался наступавший подъем жизни.

После концерта в Малом зале им. Глинки. 1955 г. Публикуется впервые

Узнав о его приезде, появились коллеги-композиторы с рукописями новых сочинений, и он просматривал их с обычной точностью, благожелательностью, радуясь каждой удаче.

Пришли заниматься ученики, не успевшие закончить консерваторию до войны и нетерпеливо ожидавшие его приезда: О. А. Евлахов, Г. И. Уствольская. Находились дела в композиторской организации, правление которой по-прежнему размещалось на улице Зодчего Росси; возникали неизбежные вопросы реэвакуации, поелеблокадного устройства.

Все личные, семейные заботы, как обычно, взяла на себя Нина Васильевна. Ее родители и сестра, художница Ирина Васильевна Варзар с мужем и дочерью, перенесшие блокаду, остались без крова. На семейном совете решено было поселить их на Большой Пушкарской; Шостаковичу временно предоставили комнаты в квартире № 1 на первом этаже дома № 26/28 по Кировскому проспекту.

Многие дела звали в Москву, где Шостакович уже прожил около двух лет. Виссарион Шебалин, став ректором Московской консерватории, привлек туда Шостаковича для преподавания. В его композиторский класс вошли талантливые молодые композиторы - Кара Караев, Борис Чайковский, Герман Галынин, Евгений Макаров, Револь Бунин. Пребывания в Москве требовала все более активная деятельность в руководстве Союза композиторов СССР: Шостакович неоднократно выступал с основными докладами на творческих пленумах, участвовал в обсуждении новых сочинений. К написанию музыки для фильмов его приглашали известные кинореяшссеры Сергей Герасимов, Александр Довженко, поселившийся в Москве Лео Арнштам.

Было и еще одно важное обстоятельство оседлой жизни в Москве. Когда подросли дети и семья уже не требовала прежних забот, Нина Васильевна решила возвратиться к научной работе. Вблизи московской квартиры Шостаковича на улице Кирова помещалась теплотехническая лаборатория, которой руководил член-корреспондент Академии наук СССР А. И. Алиханьян, известный специалист в области изучения космических лучей, осуществлявшегося им и в Армении, на высокогорной станции Арагац. Романтика работы в горах, в трудных условиях на высоте 3200 метров над уровнем моря, требовавшая не только отвлеченного на" учного мышления, но и практических навыков, отвечала живому характеру Нины Шостакович. Алихань" ян смог внушить веру в возможность; перспективность ее участия в лабораторных темах и познакомил с физиком Тиной Асатиани - матерью двух детей, сумевшей объединить интересы семьи и научной работы. Общность характеров и научных интересов сдружила двух женщин. Наметилась тема первого совместного исследования - природы узких ливней космического излучения.

Нина Васильевна сразу проявила себя толковым физиком, вошла в курс дела, трудилась с редким энтузиазмом, результаты поиска были вскоре опубликованы.

Первый успех дочери стал огромной радостью для Софьи Михайловны Варвар, которая, несмотря на преклонный возраст, продолжала заведовать отделом малых планет в Ленинградском институте теоретической астрономии Академии наук СССР и именно в те годы опубликовала свои лучшие работы - "Абсолютные возмущения и элементы малых планет типа Минервы", "Практическое применение метода Лагранжа-Дела", "Графический метод определения моментов оппозиций малых планет", "К вопросу об изыскании скрытых периодичностей". Собственный жизненный опыт говорил ей, что наука не мешает семье, ччто начинать никогда не поздно - поддержка матери повлияла на окончательное решение Нины Васильевны, занявшей должность младшего научного сотрудника с обязанностью месяц-полтора проводить на станции Арагац.

Там она в соавторстве с А. Алиханьяыом, А. Дадая-ном, М. Дайоном и другими физиками вскоре подготовила и опубликовала статьи "О новом магнитном спектрометре", "О нестабильных заряженных частицах, более тяжелых, чем проток" - исследования, положительно отмеченные научной общественностью.

Шостакович не считал себя вправе лишать жену интересного творческого дела: он понимал, что значат для человека профессия, призвание.

Так вышло, что, обосновавшись в Москве, Шостакович делил время между двумя городами. Вагон поезда "Красная стрела", курсировавшего между Москвой и Ленинградом, стал для него привычным местом срочной работы. Психологически не было ощущения перемен. Как-то, путешествуя на корабле "Михаил Лермонтов", Шостакович на вопрос журналиста, скоро ли он собирается в Ленинград, просто ответил: "Мне туда не надо собираться. В Ленинграде я бываю постоянно". По-прежнему Шостакович являлся членом Ленинградской композиторской организации, принимал участие в ее творческой жизни, входил в ее правление.

Сразу после войны председателем правления Ленинградской композиторской организации был избран В. Щербачев, с февраля 1947 года его сменил Шостакович и занимал председательскую должность около двух лет, оказавшихся для ленинградского композиторского творчества весьма продуктивными: в это время были созданы значительные произведения В. Соловьевым-Седым, В. Сорокиным, А. Животовым, Л. Ходжа-Эйнатовым, Г. Свиридовым, Г. Носовым, А. Пащенко, Д. Прицкером, М. Чу лаки, М. Матвеевым.

Тесно становилось в здании на улице Водчего Росси, и Шостакович добился того, что Ленинградской организации Союза композиторов передали дом № 45 на улице Герцена - бывший особняк Гагариной, перестроенный в конце сороковых годов прошлого века выдающимся архитектором О. Монферраном. В этом здании были созданы все условия для творческой жизни композиторов. Еще плодотворней стали работать секции: камерно-симфоническая, музыкального театра, массовых жанров, детской музыки, критики и музыкознания. В уютном концертном зале постоянно проходили премьеры новых сочинений ленинградских авторов, их традиционные вечера.

К частым поездкам в Ленинград побуждала Шостаковича и забота о матери, потребность общения с ней. Так же, как Софья Васильевна жила его интересами, тревогой и радостью за единственного сына, казавшегося ей простодушно-доверчивым, так и он нуждался в материнской любви.

Крепкий организм Софьи Васильевны помогал ей сохранять, несмотря на преклонный возраст, энергию, ясность ума, интерес к людям и искусству. Она не пропускала ни одного примечательного концерта, поддерживала своим вниманием бывших соучеников сына, по-прежнему присутствовала на балетных премьерах. Посещая концерты сына, Софья Васильевна ничем не выделялась в публике; просто одетая седая дама - мать Шостаковича - занимала по билету место в одном из рядов концертного зала.

Приезжая в Ленинград, Шостакович всегда останавливался на Дмитровском переулке, в материнской квартире, среди привезенных туда с улицы Марата удобных вещей. В материнском шкафу наготове хранились для него костюм, белье.

Летние месяцы с 1946 по 1952 год они проводили в Комарове, в том же двухэтажном деревянном доме на Большом проспекте, который арендовали и до воины. Первый этаж состоял из веранды и комнат, где порой жили Софья Васильевна, родители жены, Шостакович, не любя нижних этажей, выбрал для кабинета веранду наверху, рядом находились спальня и детская.

В дачной тишине хорошо работалось. В этом доме были написаны оратория "Песнь о лесах", два романса на стихи М. Ю. Лермонтова "Над морем красавица, дева сидит" и "Светает, вьется дикой пеленой".

Определился довольно устойчивый уровень композиторской активности Шостаковича, ежегодно он выпускает по два-три произведения: 1951 год - Прелюдии и фуги, Десять хоровых поэм; 1952 год - Пятый квартет, Четыре монолога ка стихи А, С. Пушкина, кантата "Над Родиной нашей солнце сияет"; 1958 год - Десятая симфония, Концертино. В эти годы он работает, как правило, "авралами" - начав сочинять, уже не делает перерывов, пока не заканчивает задуманное. Обстановка, комфорт при этом мало что значат: по его словам, "преодолевать в процессе творчества приходится самого себя, а не внешнюю среду". Все более решительно придерживается правила - не переделывать написанное: "Если получается плохо, пусть произведение остается, как есть - в следующем я постараюсь избежать допущенных ранее ошибок. Это моя личная точка зрения. Моя манера работать. Может, она идет от желания сделать как можно больше".

Д. Д. Шостакович после премьеры Двенадцатой симфонии в Ленинграде. 1961 г. Публикуется впервые

В 1949 году Василий Васильевич Варзар выстроил для семьи дачу в Комарове, близ Академического городка, по Четвертому Курортному переулку, дом № 10, - причудливое строение с огромной комнатой на верхнем этаже, названной "капитанским мостиком", маленькими спальнями для внуков и верандой, откуда открывался вид на лес.

На этой даче Шостакович провел летние месяцы 1952-1954 годов: с 1 июля по 20 августа 1952 года, с 22 июля по 5 сентября 1953 года, с 3 июля по 1 сентября 1954 года. Здесь летом 1953 года сочинялась Десятая симфония. Сюда к нему приезжали кинематографисты из Германской Демократической Республики, чтобы снять кадры, показывающие жизнь и творчество композитора. Запечатлели его возле цветов, у единственной клумбы, устроенной Аллой Варзар, племянницей Нины Васильевны. Цветов Шостакович не любил, дома их не держал - это многие знали, но сказать гостям постеснялся; терпеливо действовал по сценарию, стараясь облегчить их работу.

На даче Варзаров тяжелобольная Софья Васильевна отдыхала свое последнее лето вместе со старшей дочерью и сыном, нежно за ней ухаживавшими; поселив мать и сестру Марию в лучших комнатах верхнего этажа, он, чтобы обеспечить им полный покой, расположился внизу, в маленькой, холодной, темной комнатке возле кухни.

В тот год единственный раз под одной крышей собралось старшее поколение, их дети с семьями, внуки. Галина поступала в университет, и все волновались, выдержит ли она экзамены.

После зачисления дочери в вуз Нина Васильевна уехала в Сочи, а оттуда на Арагац: продолжался важный цикл исследования состава космических лучей на магнитном масс-спектрометре Алиханова-Алиханьяна. Работала она, как всегда, с полной отдачей; ожидая в Ереване приезда мужа, чтобы вместе возвратиться в Москву, уговорила Тину Асатиани пойти на концерт А. Вертинского; его искусством восхищался и Дмитрий Дмитриевич. "В тот вечер, - рассказывает Тина Асатиани, - Нина Васильевна была очень весела. На следующий день ее положили на операционный стол с диагнозом - раковая опухоль... Я позвонила в Москву Д. Д. Шостаковичу - он был на концерте - и передала о тяжелом состоянии жены... К утру, когда он приехал с дочерью, Нина Васильевна была без сознания. Дмитрий Дмитриевич все беспокоился, что окно открыто и она может простудиться, и никто не решался сказать ему, что она уже умерла".

...Следующий год был единственным, когда Шостакович почти не мог писать. Только одно обязательство принял, согласившись за десять дней музыкально оформить картину "Ленфильма" "Овод". Несгибаемый, чистый характер Овода, история его несчастной любви тронули сердце, потрясенное личным горем.

В портфеле лежали романсы на слова Евгения Долматовского о самом сокровенном: День встречи, День признаний, День обид, День радости, День воспоминаний. Композитор обращался к прошлому, к молодости.

В конце пятидесятых годов Шостакович лишь два лета прожил на даче Варзаров, каждый раз много работая - часто по ночам, на летней веранде. В комнатке, где стояло пианино, которое брали напрокат для занятий Максима, впервые прозвучал с фортепианным сопровождением Первый виолончельный концерт. В 1957 году на этой даче часто игралась для друзей Одиннадцатая симфония - "1905 год".

Сочинение было приурочено к сороковой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции и знаменовало заметный поворот к картинности, пластично-зримым звуковым образам, к воплощению в симфонической музыке историко-революционного прошлого - эта тема волновала композитора с юности. "Не может быть полноценной, живой, прекрасной музыки без определенного идейного содержания (я говорю о музыке, а не равнодушно-формальной звукописи), - писал Шостакович. - А содержание музыки - это не только детально изложенный сюжет, но и ее обобщенная идея или сумма идей. Самый богатый сюжет, выраженный словами, но не нашедший должного раскрытия в музыкальных образах, оказывается ненужным слушателю музыки. Для меня глубоко содержательны, а значит, и программны такие произведения, как фуги Баха, симфонии Гайдна, Моцарта, Бетховена, этюды и мазурки Шопена, "Камаринская" Глинки, симфонии Чайковского, Бородина, Глазунова, некоторые симфонии Мясковского и многое другое".

В его собственной работе программный замысел, в сущности, всегда предшествовал сочинению музыки. Он приводил такие примеры: "Сочиняя свой Первый струнный квартет, я стремился передать в нем образы детства, несколько наивные, светлые, весенние настроения. Программной для меня была и Пятая симфония. Более конкретной, более сюжетной была программа моей Седьмой симфонии... Глинка, Римский-Корсаков, Чайковский, Лист, Берлиоз и многие другие великие классики не боялись сочинять музыку с конкретными программными сюжетами и с широко применяемой реалистической изобразительностью. Такая музыка обычно привлекает массовую аудиторию, особо концентрирует ее внимание, активизирует слушательскую фантазию. Мне лично доставило много радости то обстоятельство, что конкретные образы моей "Песни о лесах" оказались понятными и близкими многим слушателям, вызвали живой отклик в их восприятии".

Тематической основой симфонии "1905 год" стал конкретный песенный материал - песни революционного подполья, пролетарской борьбы. У него, мальчиком впитавшего эти песни на улицах революционного Петрограда, они вызывали волнующие чувства. Еще в 1951 году, создавая хоровой цикл "Десять поэм на слова революционных поэтов", он, как центральную часть, ввел хор "Девятое января" - о дне Кровавого воскресенья с картиной расстрела на Дворцовой площади. Мотив этой картины перенес и в новую симфонию.

Всегда тонко учитывавший законы восприятия, умевший держать слушателей в напряжении, достигавший в самых сложных концепциях неослабного воздействия музыки, Шостакович в Одиннадцатой симфонии добивался этой цели с помощью нескольких принципов построения.

Все части следуют одна за другой без перерыва. Три из четырех частей написаны в одной тональности, что редко встречается в циклических формах. В произведении проведены общие песенные темы, которые композитор искусно трансформирует, разрабатывает, с периодическим повторением нескольких основных мелодий.

Характер музыки изменяется резко, контрастно. Богатству зрительных и эмоциональных ассоциаций способствует текст известных песен: припоминание его усиливает воздействие музыкальных картин.

Первую часть - экспозицию - автор назвал "Дворцовая площадь". Старый Петербург, сохранившийся в памяти композитора, суров и холоден - редкий в творчестве Шостаковича прямой пейзаж: архитектура Зимнего дворца, стройность пропорции площади, погруженной в мрачную затаенную тишину. Утро перед расстрелом. Медленный петербургский рассвет. Тревожная тихая дробь и фанфары, звуки молитвы и, как стон, раздается протяжно-тоскливое - "Слушай, слушай". Зта песня родилась в шестидесятые годы прошлого века, когда в ссылку уходил Болеслав Шостакович. Вслед звучит другая, тоже тюремная - "Арестант":

 Ночь темна, 
 Лови минуты! 
 Но стена тюрьмы крепка - 
 У ворот ее замкнуты 
 Два железные замка.

Дворцовая площадь словно затаилась. И вот стремительно стекаются люди. Внезапно слышится дробь барабана - возникает тема расстрела. В ней, в чудовищном образе - отголоски темы нашествия из Седьмой симфонии. Как там, так и тут постепенно растет сопротивление - сквозь стоны, слезы, возгласы - "Обнажите головы!". Люд рабочий прозревает от обмана. Звучит революционный марш "Вы жертвою пали". В марш прощания вливаются мотивы из песен "Смело, товарищи, в ногу", "Здравствуй, свободы вольное слово"; вновь слЪнпится - "Обнажите головы!". И внезапно мотивом песни "Беснуйтесь, тираны" начинается финал, названный Шостаковичем "Набат":

 Беснуйтесь, тираны, 
 Глумитесь над нами, 
 Грозите свирепо тюрьмой, кандалами, 
 Мы сильные духом, хоть телом попраны, 
 Позор, позор и смерть вам, тираны!

Музыка решительна. Как и в предыдущих частях, сплетая несколько песенных мотивов, Шостакович завершает развитие мужественной "Варшавянкой", которую когда-то пел в их доме на Николаевской улице большевик Максим Лаврентьевич Кострикин. Шостакович намеревался использовать эту мелодию еще в конце сороковых годов, когда ему предложили либретто оперетты "Огоньки", сюжет которой воссоздавал реальные эпизоды революционной борьбы. Оперетту написал Георгий Свиридов, а Шостакович в Одиннадцатую симфонию ввел свйридовскую тему - марш рабочей демонстрации из "Огоньков".

После симфонии "1905 год" естественным было обращение к теме Великой Октябрьской социалистической революции, к Ленинской теме. Теперь Шостакович чувствовал себя к ней подготовленным. В 1932 году были созданы наброски симфонии "От Карла Маркса до наших дней", в 1938-1939 годы - эскизы Ленинской симфонии. О ее подробном плане сам композитор рассказывал так: первая часть - юношеские годы Ильича, вторая - Ленин во главе Октябрьского штурма, третья - смерть Ленина, четвертая - без Ленина по ленинскому пути. В 1959 году, как писал Шостакович в газете "Советская культура", его целиком захватила мысль написать произведение, посвященное Владимиру Ильичу.

Созданию симфонии предшествовало знаменательное событие в жизни Шостаковича - вступление в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Этим шагом он, собственно, оформил то, что давно назрело с осознанием главного жизненного призвания - участия в строительстве коммунистического общества. Всей своей деятельностью он убеждал, что коммунизм - это высокая духовность, ответственность, причастность ко всему, что происходит в мире. С ним утвердился новый тип композитора-гражданина, сложившийся в годы социалистического строительства. Когда в январе 1956 года газета "Нью-Йорк тайме", до этого отказавшаяся предоставдть свои страницы для выступления Шостаковича, напечатала статью американского музыкального критика Говарда Таубмена о препятствиях, якобы чинимых Шостаковичу, композитор ответил открытым письмом, опубликованным в журналах "Новое время" и "Советская музыка" : "В Советской стране, - писал Шостакович, - мы привыкли к большой свободе - свободе от денежного мешка, от подкупа, к свободе от буржуазного издателя". Смело и с гордостью заявил он еще в 1959 году на пресс-конференции в Лос-Анджелесе, что он - коммунист, что Коммунистическую партию Советского Союза считает самой прогрессивной силой мира, всегда прислушивался к ее советам и будет прислушиваться к ним всю жизнь.

Обсуждение прослушанного в Ленинградском доме композиторов. 1961 г

Многим музыкантам памятно собрание партийной организации Союза композиторов 14 сентября 1960 года, на котором Дмитрия Дмитриевича Шостаковича принимали кандидатом в члены КПСС. В самой деловой атмосфере этого собрания, в его простоте была особая значимость, торжественность. Когда он вышел к трибуне, послышались голоса: "Биографии не надо - знаем", но он, как было положено, подробно рассказал о своей жизни - о родителях, учителях, о творчестве, удачах и неудачах. "Вся моя работа и деятельность, - говорил Шостакович, - всегда проходили под руководством Коммунистической партии Советского Союза, чьи указания я считаю для себя обязательными и в силу своих способностей и возможностей старался их выполнять... Я много ездил по разным зарубежным странам, и чем больше езжу, тем больше убеждаюсь, что наша советская музыкальная культура является самой передовой, самой прогрессивной, самой гуманистической во всем мире. В этом

большая заслуга Коммунистической партии Советского Союза, которая так любовно, бережно, тщательно помогает нам в наших творческих исканиях, помогает нам быть честными слугами своего народа и которая оказывает нам высокое доверие, называя нас своими помощниками в деле коммунистического воспитания".

Той же осенью 1960 года появилось первое сообщение о работе Шостаковича над Двенадцатой симфонией. План был колоссальным: в начальной части композитор намеревался рассказать о возвращении В. И. Ленина из эмиграции в Петроград в апреле 1917 года, во второй - об исторических событиях 25 октября 1917 года, в третьей - о гражданской войне, в финале - о победе Великой Октябрьской социалистической революции во всей России.

В процессе работы сюжет уточнился: посвятив Двенадцатую симфонию памяти В. И. Ленина, Шостакович так обозначил содержание частей - "Революционный Петроград", "Разлив", "Аврора", "Заря человечества". Построение напоминало симфонию "1905 год" - та же устремленность, динамика цельной музыкальной конструкции, но в этой симфонии уже не использовались непосредственно песенные источники. Ее мелодизм был более обобщенным. Самой впечатляющей частью стала первоначально не планировавшаяся - "Разлив", повествующая о Ленине-человеке, его любви к природе, размышлениях перед решающей схваткой - музыка прозрачная, спокойно-распевная. В части, названной "Аврора", угадывается картина революционного наступления. Исподволь музыка переходит к победному завершению: Шостакович обращается в грядущее, к светлому миру, ради которого и свершилась революция.

Создав Двенадцатую симфонию, Шостакович, в сущности, завершил "ленинградскую трилогию", воплотившую эпохальные исторические события в его родном городе: 1905 год - Первая русская революция, 1917 год - Великая Октябрьская социалистическая революция и ее гениальный вождь В. И. Ленин, 1941 год - Великая Отечественная война, невиданный героизм ленинградцев в блокаде.

Эти произведения способствовали дальнейшей широкой популярности творчества Шостаковича.

Высокими наградами, почетными званиями щедро отмечают композитора партия и правительство. Шесть раз он был удостоен Государственных премий СССР: за Фортепианный квинтет, Трио, Седьмую симфонию, ораторию "Песнь о лесах" и музыку к кинофильму "Падение Берлина", Десять поэм для смешанного хора на слова революционных поэтов конца XIX - начала XX столетия, поэму "Казнь Степана Разина". Государственную премию РСФСР он получил за Четырнадцатый квартет и хоровой цикл "Верность", Ленинскую премию - за Одиннадцатую симфонию. Три ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, орден Трудового Красного Знамени украшали его грудь. В 1948 году он стал народным артистом РСФСР, в 1954 году - народным артистом СССР, а к его шестидесятилетию Шостаковичу - первому из советских композиторов - присвоили высокое звание Героя Социалистического Труда.

С 1949 года он был членом Советского Комитета защиты мира, затем - и членом Всемирного Совета Мира, с 1958 года возглавил общество "СССР - Австрия" Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Вена - город Бетховена, Шуберта, Малера - не раз принимала у себя Шостаковича на многих международных конгрессах, конференциях, дружеских встречах.

Шостаковичу была присуждена Международная премия мира "За укрепление мира между народами". Денежную часть этой премии, как и большинства других, Шостакович передал в Фонд мира.

Все самые высокие знаки признания, награды и звания он воспринимал как стимул для еще более напряженной творческой работы, еще более активного участия в общественной жизни страны.

Большое значение придавал своей деятельности народного депутата. Эти высокие обязанности исполнял сорок два года. Гордясь своим замечательным земляком, ленинградцы избирали его депутатом Верховного Совета РСФСР 2-го, 3-го, 4-го и 5-го созывов, депутатом Верховного Совета СССР. На этом государственном общественном посту он оставался до конца жизни.

Участие в сессиях приобщало его к искусству управления; он видел, как на основе вдохновенного труда советских людей складывались законы и как корректировались они жизнедеятельностью масс. Он сам участвовал в разработке законопроектов, будучи членом Комиссии по народному образованию, науке и культуре Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Важнейшей депутатской задачей он считал защиту законов от нарушений, бюрократизма, равнодушия. Именно в той общественной связи, которая возникала между депутатом Шостаковичем и его избирателями, наиболее полно и последовательно проявлялись глубинные устои его нравственного кредо. Все, что затрагивало интересы людей, не оставляло его равнодушным; депутатская деятельность становилась одной из форм его непрерывной борьбы за гуманность. Чувство долга по отношению к каждому человеку слилось с долгом по отношению к обществу и борьбой за высшие нормы общественного бытия. Доверие к добру, человечности, справедливости рождало ненависть к злу, глупости, беспринципности. Писательнице Галине Серебряковой Д. Шостакович пояснял: "Зло - довольно широкое понятие. Это не только убийство, клевета, ложь. Это и фанаберия, нелюбовь к ближнему и эгоизм". Жертвуя интересами других, можно достигнуть только внешнего успеха - высшие достижения без гуманности невозможны. "Не хочу, чтобы людям было плохо" - этот принцип Шостакович осуществлял в депутатской работе с настойчивой самоотверженностью.

Раз в месяц, в точно назначенное время проводил он депутатские приемы. Сперва на Кировском проспекте, в доме № 26/23, в большой комнате первого этажа, три окна которой выходили на оживленную уличную магистраль. Квартира, где находилась эта депутатская приемная, после войны быстро заселилась, жили в ней скученно, и Шостаковичу показалось неудобным использовать такую комнату только для депутатских дел - ее передали семье композитора Дмитрия Толстого, а дрпутат перенес встречи с избирателями непосредственно в исполком Дзержинского районного совета на улицу Чайковского, 30.

Дела, которые приходилось решать, были самыми разными - жалобы на недостатки в работе жилищных органов, распределение квартир в строившихся и капитально ремонтировавшихся домах, незаконные увольнения, бытовые конфликты, просьбы работников искусств, иногда совсем пустяковые заботы, затруднения - со всем, что волновало, шли и шли люди к своему депутату или писали ему.

Кабинет в коттедже № 20 Дома творчества композиторов 'Репино', где Д. Д. Шостакович жил и работал в 1961-1975 гг. Фото 1976 г

На все письма Шостакович отвечал сам, как правило, от руки, считая это знаком уважения к обращавшемуся. Если не успевал ответить в Ленинграде или вопрос оказывался сложным, брал письма и документы в Москву, там дополнительно изучал и, возвратившись в Ленинград, принимал необходимые меры. В помощь привлекал ответственных работников районного исполкома, опытных ленинградских юристов, сотрудников Ленинградского отделения Музыкального фонда. За десятилетия депутатской работы он написал и отправил тысячи ходатайств, заявлений, развернутых писем. Они свидетельствуют о способности быстро улавливать суть дела, находить приемлемые варианты решений, зная пределы возможного.

Внешне, быть может, и незаметно, но совершенно органически, депутатство и все, с ним связанное, входили в его творчество. Бросая его в гущу людских дел и забот, депутатская работа помогала в музыке оставаться голосом народа, отвечала его убеждению в том, что всегда "успех и величие музыкального творения зависят от того, насколько велика душа композитора, как много от радостей и скорбей своего времени она сумеет в себя вместить". Каждая человеческая просьба, в которую он вникал, каждый разговор во время депутатского приема волновали глубиной познания жизни. Творческий же процесс, по словам Шостаковича, у него и начинался с такого познания. "Композитор, - писал он, - прислушивается к чувствам своего народа, вживается в его скорби, чаяния, надежды, радости, и все это вносит в свои произведения... Каждое большое музыкальное произведение - это свидетельство дум и чувств не только одного человека, но и множества людей. В работах больших композиторов народ получает свой голос. И наслаждение, которое испытывает слушатель во время исполнения таких произведений, происходит оттого, что он получает возможность прислушаться к сокровенным движениям души народа, услышать биение его сердца".

Зная, как нелегко Шостаковичу оставаться на даче, связанной с памятью о Нине Васильевне, правление Ленинградской композиторской организации предложило Шостаковичу поселиться в коттедже № 20 Ленинградского дома творчества композиторов, расположенного на пятидесятом километре Приморского шоссе, на границе поселков Репино и Комарове

Коттедж № 20, поныне сохраняющий тот вид, который имел при Шостаковиче, состоит из трех небольших комнат. Дверь с веранды ведет в кабинет, где почти всю площадь занимает рояль "Ферстер". У окна - небольшой фанерный письменный стол с двумя телефонами - местным и ленинградским; напротив рояля, вдоль стены - диван. К спальне примыкает гостиная, обставленная более нарядно: мягкие кресла, радиоприемник, сервант с посудой на случай приезда гостей, столик с самоваром; в последние годы жизни Шостаковича появился телевизор, чтобы больной мог смотреть футбольные и хоккейные матчи.

Распорядок в Репине был твердым. Вставал композитор рано и до завтрака успевал поработать. К завтраку приходил ровно в девять, к обеду - в четырнадцать, к ужину - в девятнадцать часов.

Если сочинял, то весь день, с перерывами для прогулок по пустынному "Лермонтовскому проспекту" - так назвали узкую дорожку в лесу за Домом творчества.

На письменном столе никогда не оставалось следов работы - черновиков, процесс записи был рационализирован. Сперва наносился развернутый эскиз, обозначалась "сердцевина" фактуры, ведущие голоса - то был самый напряженный этап полной концентрации творческих сил: сложившееся в воображении обретало контуры в записи. Второй этап заключался в чистовой записи партитуры, детализации некоторых элементов, иногда сокращениях или, наоборот, добавлениях, но без ломки или коренных переделок. Партитуру писал, не разлиновывая сперва такты, как делается обычно. Написав такт, с помощью линейки, всегда лежавшей слева от нотной страницы, быстро проводил ровную черту. И писал следующий. Процесс записи сам по себе возбуждал воображение, начертания нот имели для него образный смысл, поток мыслей как бы передавался руке; он называл свою руку "умной" и даже письма не мог диктовать - должен был сам писать. В конце жизни, теряя подвижность правой руки, на совет диктовать всегда отвечал: "У меня ум в руке, я сам должен писать".

В Репине он много потрудился. В книге записей, где композиторы отмечали то, что каждый из них сделал тогда, Шостакович пометил 30 января 1974 года: "Когда я бываю в Репине, то много работаю. В 1973 году, будучи в Репине, я сочинил свой Четырнадцатый квартет. В январе 1974 года сделал редакцию для камерного оркестра моей Сюиты для контральто на стихи Марины Цветаевой". К этому скромному перечню можно было бы добавить и последние симфонии, и ознакомление со многими сочинениями бывших учеников.

Сюда приходили те, кто писал о нем, - узнать или проверить факты. Он и в этом не отказывал. Наведывались в Репино художники, скульпторы, фотографы, стремившиеся передать облик музыканта. Позировать он не любил и не умел из-за неспособности сохранять неподвижность, заданную позу. Художники рисовали его по памяти, так создал известный портрет композитора, работая неподалеку в дачном домике и видя Шостаковича главным образом за трапезами в столовой, И. А. Серебряный; композитор изображен за фортепиано в двадцатом коттедже. Рисовали композитора художники А. Черницкий, О. Ломакин, И. Думанян, Г. Неменова, С. Гершов, Г. Гликман, Б. Доброхотов.

Приезжали в Репино старые друзья, возвращая к воспоминаниям молодости. Еще в 1936 году Шостакович написал музыку к пьесе А. Н. Афиногенова "Салют, Испания!", поставленной в Академическом театре драмы имени А. С. Пушкина. Переводчицей у советских военных советников в Испании была выпускница филологического факультета Ленинградского университета Елена Константиновская, с которой Шостакович познакомился на одном из международных музыкальных фестивалей, где она переводила интервью композитора. Возвратившись из Испании, она занялась преподаванием иностранных языков в Ленинградской консерватории. И вот теперь Шостаковичу передали на просмотр рукопись сборника, посвященного гастролям советских музыкантов за рубежом - "Браво, русские!". Шостакович написал в предисловии: "Знакомясь с разнообразным материалом, собранным в книге, мы живо ощущаем ту праздничную атмосферу, которая царит на концертах и спектаклях наших первоклассных артистов, показывающих образцы безупречного мастерства, вселяющих радость в человеческие сердца. Читатели этой книги смогут воочию убедиться, какой чудодейственной силой обладает искусство, способное эмоционально, душевно объединять людей разных стран и континентов. А музыка к тому же не знает никаких языковых преград; ее "речь" интернациональна и универсальна!".

В общей сложности Шостакович провел в Репине, начиная с 1961 года, восемнадцать месяцев: в 1964 году - двадцать пять дней, 1965 году - тридцать четыре дня, 1966 году - двадцать девять дней; в 1970, 1974, 1975 годах он жил там по два месяца. Двадцатый коттедж так и стали называть - шостаковичским.

Из Репина он часто выезжал на студию "Ленфильм", где продолжал сотрудничать с Григорием Козинцевым. В эти годы выдающиеся кинорежиссер и композитор объединяют усилия для воплощения в кинематографе шекспировских тем.

На подступах к ним Шостакович дважды участвовал в постановках шекспировских трагедий, осуществленных Козинцевым в театрах: в 1941 году - "Короля Лира" в Ленинградском Большом драматическом театре имени М. Горького и в 1954 году - "Гамлета" в Ленинградском академическом театре драмы имени А. С. Пушкина. Еще раньше, в 1932 году была написана музыка к "Гамлету" в постановке Н. Акимова в Московском театре имени Евг. Вахтангова. С тех пор, писал Г. Козинцев, "прошло много лет - и каких лет! Новое открылось для всех в жизни, а значит и в шекспировских трагедиях. Художник не мог не отозваться на это". Как ни трудно было Шостаковичу забыть собственную прежнюю музыку, из ранее написанного он решил ничего не использовать. Козинцеву сказал перед фильмом "Гамлет" : "Прежде всего - ни одной строки из того, что я написал для спектакля". Принципиально не обращался композитор и к опыту, накопленному другими авторами музыки к шекспировским фильмам. Писал свое, основываясь на впечатлении от нового режиссерского раскрытия шекспировской трагедии Г. Козинцевым. Помогла игра И. Смоктуновского, Гамлет которого - не столько философ, сколько поэт-страдалец, хрупкий и в то же время непоколебимо бескомпромиссный, поднявшийся на борьбу со злом, - пробуждал родственные струны "в душе композитора. Это был его герой.

Суть особого воздействия музыки, созданной Шостаковичем, заключалась не в новых приемах - он действовал в утвердившихся рамках музыкальных киноформ, - а в исключительной художественной высоте. Понимая это, Козинцев порой шел за музыкой, вдохновлялся ею, признаваясь:

"Образец для меня - творчество Шостаковича... Без нее (музыки Шостаковича. - Авт.)... я шекспировских картин не смог бы поставить". "Что кажется мне в ней главным?" - размышлял режиссер о музыке. И отвечал: "Чувство трагедии? Важное качество... Философия, обобщенные мысли о мире? Да, разумеется, как же "Лир" - и без философии. И все-таки другое свойство главное. Качество, о котором и написать трудно. Доброта. Доброта. Милосердие.

Однако доброта эта особая... Есть в нашем языке отличное слово: лютый. Нет добра в русском искусстве без лютой ненависти ко всему, что унижает человека. В музыке Шостаковича я слышу лютую ненависть к жестокости, к культу силы, к угнетению правды. Это особая доброта: бесстрашная доброта, грозная доброта".

За работой

Как для Козинцева, так и для Шостаковича всему нашлось место в произведениях Шекспира: философии, мечте, реальности, сатире, трагизму, поэзии. Шостакович смог воплотить здесь и несбывшиеся планы опер, - мечты о киноопере, полном синтезе слова и музыки.

Два шекспировских фильма явились последними "киноаккордами" Шостаковича. Как бы далеко ни отстояла эта дилогия от других его фильмов, она венчала единую линию. В сущности, говоря словами Г. Козинцева, Шостакович всю жизнь писал один "фильм" - в защиту Человека.

После кончины Г. Козинцева в 1973 году завершилась и работа Шостаковича на "Ленфильме", продолжавшаяся сорок четыре года. За это время он создал музыку для двадцати трех ленфильмовских кинолент.

...Юношескую привязанность сохранял Шостакович к ленинградским оперным театрам - Малому театру оперы и балета, где когда-то дебютировал как оперный композитор, Театру оперы и балета имени С. М. Кирова.

В Малый театр оперы и балета по совету Шостаковича передали для премьеры свои сочинения его ученики и последователи Б. Тищенко, В. Баснер, М. Вайнберг.

Когда театр отправился на гастроли в Москву, явившиеся большим творческим экзаменом коллектива, Шостакович, уже тяжелобольной, все-таки посетил пять из одиннадцати спектаклей, опубликовав обобщающую статью о гастролях в газете "Известия". В заключение статьи он писал: "Я долгие годы жил в Ленинграде, был творчески связан со многими замечательными мастерами Малого оперного театра. Вот почему, радуясь его нынешним успехам, поддерживая молодое поколение артистов, я с радостью вспоминаю их выдающихся предшественников, таких, как дирижер С. Самосуд, режиссер Н^ Смолич, балетмейстер Ф. Лопухов, художник В. Дмитриев. Я вижу, что театр сохраняет их славные традиции и находится на верном пути".

Бывал Шостакович на всех новых спектаклях и в Театре оперы и балета имени С. М. Кирова, где в I960 году прозвучала опера Мусоргского "Хованщина" в полной редакции и оркестровке Шостаковича. Живо интересовали его предпринятые Театром оперы и балета имени С. М. Кирова попытки поставить балет на симфоническую музыку, в частности, на музыку Седьмой симфонии. Поиски хореографа И. Вельского напоминали эксперименты Ф. Лопухова, на заре советской хореографии поставившего балеты "Болт" и "Светлый ручей".

От прямой иллюстративности И. Д. Вельский отказался. Не было ни конкретного сюжета, ни бытовых деталей, которые могли бы "приземлить" смысл музыки. Героем спектакля стал Ленинград, ленинградские девушки и юноши, встретившие войну и отдавшие жизнь победе. Балет, воплощенный на сцене Ленин-градского академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова (дирижер Е. А. Дубовской), имел незаурядный успех и был повторен тем же балетмей стером в Новосибирском театре оперы и балета под названием "Ленинградская поэма".

"Ленинградская симфония" Вельского - Шостаковича, надолго сохранившись в репертуаре как выдающееся явление советской хореографии, продолжилась в следующей шостаковичской работе Вельского - "Одиннадцатой симфонии", поставленной в Ленинградском Малом театре оперы и балета, и в балетных сценах других балетмейстеров, в частности Л. В. Якобсона, который наделял музыку своим, необычным образным смыслом. Признавая такое право выдающегося мастера балета, Шостакович разрешил ему использовать музыку в любых вариантах, сочетаниях, подчеркнув, что всегда "следил за теми горячими дискуссиями, которые вспыхивали в театре благодаря работам" Якобсона, что "в этих спорах балетмейстер был провозвестником нового".

С хореографией на музыку Шостаковича вступили в творческую жизнь молодые балетмейстеры Б. Мягков, М. Суворова, В. Шпилько. Они подготовили тематические композиции "Вечный огонь", "Совесть", "Весна сорок пятого", которые были показаны Государственным концертным ансамблем Союза ССР в Кремлевском Дворце съездов к тридцатилетию Победы в Великой Отечественной войне.

Знакомясь с такими работами, Шостакович стал писать симфонические, вокальные циклы со все более заметными элементами театра. Для того чтобы исполнять эти циклы, красоты голоса, искусности в камерном пении было мало. Требовалось актерское драматическое чутье, понимание поэзии. Для своей поздней музыки Шостакович обратился к текстам поэтов разных времен и народов, и только певцы с богатой духовной жизнью могли ощутить и передать ту интонацию, которую придавал Шостакович шедеврам мировой поэзии, наполненным глубоким психологизмом.

В театре, среди ленинградских оперных певцов он аашел молодых артистов, ставпш* для маститого композитора олицетворением музыкальных традиций родного города.

Из певиц выделил Ирину Богачеву - солистку Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, передав ей для премьеры вокальный цикл на стихи Марины Цветаевой. В Малом театре оперы и балета, когда под управлением дирижера народного артиста РСФСР Э. П. Грикурова репетировалась новая премьера "Катерины Измайловой", Шостакович увидел и услышал в роли Священника молодого певца-баса Евгения Нестеренко - выпускника Ленинградской консерватории и в роли эпизодической, с небольшой вокальной партией отметил старательность, чуткость исполнителя.

В 1966 году были написаны Пять сатирических "романсов" на слова из журнала "Крокодил": в лаконичных сценках, подобных музыкальному памфлету М. П. Мусоргского "Раек", Шостакович бичевал мещанство, хамство, самодовольство. Ноты "романсов" он прислал Е. Нестеренко, потом к ним прибавил саркастическое сочинение на собственные слова "Предисловие к полному собранию моих сочинений и некоторые размышления по поводу этого предисловия". Эти произведения сам репетировал с Нестеренко в Малом зале имени М. И. Глинки - не столько учил певца, сколько спокойно поддерживал его. "Меня поразило, - вспоминает Е. Нестеренко первый концерт с Шостаковичем, - не только блестящее мастерство аккомпанемента, но и уважение великого композитора к творческим устремлениям партнера по ансамблю". После успеха "Крокодильского цикла" Е. Нестеренко пел все последующие сочинения Шостаковича с басовыми партиями - Четырнадцатую симфонию, оркестровый вариант романсов на слова У. Ралея, Р. Бернса и В. Шекспира, Сюиту на слова Микеланджело и предпоследнее произведение - "Четыре стихотворения капитана Лебядкина" на слова из романа Ф. М. Достоевского "Бесы"; эти стихотворения Нестеренко выучил быстро, не ожидая указаний композитора. Это была последняя премьера, на которой присутствовал в Москве Шостакович.

В шестидесятые годы он возвратился в состав профессоров Ленинградской консерватории, радуясь возможности снова преподавать там, где учился, делиться тем, что знал и умел. С этой целью он раз в месяц приезжал в Ленинград. О. А. Евлахов - заведующий кафедрой композиции направил к Шостаковичу в аспирантуру выпускников, уже проявивших себя достаточно способными и профессионально подготовленными композиторами: Б. Тищенко, В. Успенского, Г. Белова, Г. Окунева, А. Мнацаканяна, А. Наговицына, В. Бибергана. Как и до войны, ему отвели для занятий 36-й класс, в котором когда-то преподавал Н. А. Римский-Корсаков и куда юноша Шостакович приходил на уроки. Расположенный на третьем этаже, в маленьком коридорчике справа, напротив консерваторского медицинского пункта, 36-й класс был отдален от других помещений, окна выходили во двор"; шум не проникал сюда. Шостакович любил здесь заниматься. Метод его работы изменился лишь отчасти. Отношение к ученикам стало еще более бережным, а требования к их работам еще более высокими; Герман Окунев после одного из первых уроков делился: "Принес, как привык: несколько тем, заготовки, чтобы узнать, годятся ли, что может получиться, услышать указания. Шостакович проиграл и сказал: - Надо кончать. Кончать надо. - Я растерялся: как же кончать, когда еще и не начал. Скоро мы все поняли: на урок следует приносить законченное сочинение".

Похвалу своим работам ученики угадывали по тону и словам учителя, иногда лаконично-юмористическим. Гораздо чаще, чем прежде, игрались в классе его собственные сочинения: каждую новую работу ученики слышали первыми.

Все чаще обращались к нему за консультациями и советами другие композиторы: показывали свои сочинения, присутствовали на его репетициях, совершенствовались, изучая и воспринимая мастерство учителя. В то время Шостакович не раз излагал свои взгляды на музыкальное искусство в печати - в статьях, посвященных не только общим вопросам композиторского творчества, но и композиторам-классикам - М. Глинке, П. Чайковскому, М. Мусоргскому, И. Баху, В. Моцарту, Л. Бетховену, Ф. Шуберту, Ф. Шопену, А. Дворжаку, советским композиторам - С. Прокофьеву, В. Шебалину, А. Давиденко, А. Хачатуряну, Т. Хренникову, Г. Свиридову, К. Караеву, М. Ипполитову-Иванову, О. Евлахову, М. Вайнбергу, В. Баснеру.

Главные советы Шостаковича, обращенные к молодым композиторам, безошибочно просты и точны, как сгусток большого опыта:

"Мировоззрение художника - главное в его творчестве. Работая над новыми произведениями, я ставлю перед собой задачу быть прежде всего полезным своему народу, быть нужным своей Родине! Стремлюсь служить ей в полную меру, стремлюсь неустанно писать, беспрерывно трудиться".

"Мастерство начинается с умения убедительно, правдиво воплотить свой идейно-творческий замысел, отобрав для этого нужный музыкальный материал..."

"Труд композитора - нелегок. П. Чайковский был настоящим тружеником в музыке, каждое утро он писал экзерсисы. Ставил перед собой определенную музыкальную задачу и, выполняя ее, писал фуги, каноны... Жизнь С. Прокофьева может также во всех отношениях служить примером, особенно для молодежи. Он был творцом и тружеником. Он умер, дописывая одно из своих произведений. Умер во время работы!"

"В современности ключ ко многим творческим проблемам. Взять хотя бы вопрос о новаторстве. Разве можно быть подлинным новатором вне стремления понять и правдиво и сильно отразить новое в жизни? Конечно же, нет, ибо это была бы все та же пустая, бессодержательная игра в новые комбинации, которая до сих пор выдается иными за новаторство.

Или: как может советское искусство быть средством коммунистического воспитания народа, если в нем не бьется живой пульс современности? Ведь невозможно совместить народность и партийность советского искусства с отходом от животрепещущих вопросов сегодняшнего дня".

"Мы обязаны возродить широкий общественный интерес к собиранию русского песенного народного творчества, в первую очередь современного, и обработкам его с позиций нашего музыкального сегодня. Это поможет нам вжиться в живые народные интонации, полюбить их, оценить изумительные, поистине неисчерпаемые красоты русской песенности.

Ярчайшим примером плодотворности вживания в песню и индивидуальной ее переплавки служит творчество нашего современника Сергея Прокофьева. Какой огромный пласт русского мелоса поднял этот великий русский композитор, воплотив на его основе светлый мир национальных образов, начиная от "Александра Невского" и "Семена Котко" до "Каменного цветка", "Войны и мира", "Повести о настоящем человеке", Седьмой симфонии!"

"Только то искусство будет расцветать, уходить глубоко своими корнями в жизнь, которое видит свое призвание в том, чтобы служить великому творцу истории - народу. А служить народу - это значит активно претворять в жизнь политику Коммунистической партии".

Шостакович опубликовал обширную статью, посвященную молодым ленинградским композиторам Г. Белову, В. Гаврилину, Б. Тищенко, обращаясь к их конкретным сочинениям, высказал свои пожелания: "Геннадий Белов - талантливый человек, серьезно относящийся к своему призванию. Мне нравится, что Белов, несмотря на молодость, крепко владеет своим искусством и много пишет. Это разносторонний композитор. Отлично вышла у него "Хоровая сюита" на слова Александра Твардовского, выделяется своим размахом очень интересная опера "Девяносто третий год". Я с нетерпением жду, когда эта опера пойдет на сцене театра. Вообще, музыку Белова нужно шире пропагандировать, чаще исполнять. Меня радуют известия о том, что его "Ленинградская поэма" с успехом звучит в разных городах страны.

Дирижирует Максим Шостакович

Большим дарованием обладает Валерий Гаврилин. Но, к моему огорчению, он мало внимания уделяет крупной форме. Стремление к широким полотнам, разумеется, не должно становиться самоцелью. А то нередко бывает и так: встречаешься с молодым композитором, ему едва за двадцать, а уже в портфеле четыре оперы, две симфонии... Но все же в крупной форме больше возможностей до конца раскрыть нечто важное, значительное. Я восхищаюсь и "Немецкой тетрадью", и "Русской тетрадью" Гаврилина, но мне кажется, что при его даровании мы вправе ожидать от этого автора более масштабных произведений.

Довольно давно знаю я Бориса Тищенко, композитора большого таланта. Он весь в музыке: основательно знает и старинных композиторов, и сочинения современных авторов, и народное творчество, прекрасно играет на рояле. Тищенко - человек, убежденный в правоте своего творчества. Мне нравится, что он так уверенно высказывается в разных жанрах. Много хорошей музыки в балете Тищенко "Двенадцать", очень сильное сочинение "Реквием" на слова Анны Ахматовой. Или взять, к примеру, Третий квартет, - по-моему, это удивительный квартет.

Первый виолончельный концерт Тищенко я знаю наизусть. Я люблю все его сочинения, но хотелось бы выделить Третью симфонию, в которой привлекает насыщенная эмоциональность, ясность мысли, конструктивная логика. Радует, что Тищенко в своем творчестве антидогматичен: он не идет в "плен" ни к хроматике, ни к диатонике, ни к додекафонии, но свободно пользуется теми средствами, которые ему крайне необходимы в каждом данном случае.

Молодые ленинградские композиторы - по-настоящему талантливые и уже много сделавшие в искусстве люди. Мне кажется, что они достойно продолжают и развивают славные традиции ленинградской композиторской школы".

Вспоминая свой педагогический опыт, он по-прежнему не относил успехи учеников за счет своего преподавания - убежденно подчеркивал: "Мое мнение такое. Если ученик не талантлив, то пусть его хоть сам Бетховен учит - ничего не получится". И все-таки педагогику любил. В 1974 году говорил: "У меня о педагогической работе самые лучшие воспоминания: у меня были замечательные ученики".

Написав новое, он нетерпеливо ждал премьеры в Ленинградской филармонии. Где бы ни игрались его сочинения, какие бы оркестры и дирижеры их ни просили, неизменным оставалось желание впервые слышать их в исполнении того оркестра, который положил счастливое начало его творческой судьбе. "Вся моя музыкальная биография теснейшим образом связана с Ленинградской филармонией", - говорил Шостакович.

Право первого исполнения симфонических произведений вплоть до Тринадцатой симфонии оставалось за Е. А. Мравинским. Продирижировав в Ленинграде Восьмой симфонией в 1944 году, спустя ровно год Мравинский впервые представил публике Девятую. Как и Шестая, она удивила необычностью содержания и конструкции. Ожидали, что Шостакович в 1945 победном году напишет нечто вроде монументальной Девятой симфонии Бетховена, а его Девятая оказалась сочинением светлым, изящным по настроению и форме - разрядка после крайнего напряжения предыдущих симфонических произведений. Затем на целых восемь лет Шостакович отошел от симфонической формы - до 1953 года, пока не накопились душевные силы для новой симфонии, в которой композитор делился своими раздумьями о послевоенной жизни, о собственной судьбе: автобиографичность сочинения сам подчеркнул, введя в третью часть нотную монограмму, в совокупности составлявшую инициалы - Д. Ш.

Десятая симфония впервые прозвучала в Ленинграде 17 декабря 1953 года под управлением Е. Мравинского. И далее следовали в Большом зале премьеры Первого скрипичного и Первого виолончельного концертов - всегда праздники музыки, вызывавшие восторженные отклики.

Вскоре после войны начались зарубежные гастроли ленинградских оркестров, включавшие в программу сочинения Шостаковича. Дирижировал не только Е. Моавинский, но и А. Гаук - в Японии (1958 год); Г. Рождественский - в Англии (1960 год), Югославии, США, Канаде (1973 и 1979 годы); А. Янсонс - в Болгарии, Италии, Австрии (1966 год), Японии (1970 год), Англии, Бельгии, Испании (1971 год); А. Дмитриев - в Румынии (1969 год), ФРГ, Австрии, Чехословакии (1974 год); Ю. Темирканов - в США, Италии, Швеции, Дании, Финляндии, Болгарии (1971-1977 годы), в Голландии, Норвегии, Швеции, Финляндии (1973 год), Японии, Турции, Болгарии (1974 год), ФРГ, Венгрии (1975 год). Советская дирижерская школа и ленинградские оркестры представляли миру сложившиеся принципы интерпретации Шостаковича. Наиболее часто звучала Пятая симфония: под управлением Мравинского ее услышали в Хельсинки, Копенгагене, Гетеборге, Бергене, Стокгольме, Турку, Нью-Йорке, Турине, Неаполе, Братиславе, Праге, Варшаве, Лодзи, Бухаресте, Токио; под управлением А. Гаука - в Токио и Осаке; А. Янсонса - в Болонье, Флоренции, Брюсселе, Лондоне, Манчестере, Барселоне, Мадриде.

Осенью 1960 года Шостакович принял участие в самой длительной концертной поездке заслуженного коллектива республики - оркестра Ленинградской филармонии. Она продолжалась два месяца - с 6 сентября по 6 ноября, в течение которых оркестр дал тридцать четыре концерта. Шостакович вместе с оркестром переезжал из города в город, присутствовал на репетициях, концертах. Начали с Эдинбурга, где музыка Шостаковича прозвучала на традиционном фестивале симфонических оркестров Европы и Америки. Соревновались четырнадцать коллективов, и лучшим был признан оркестр из Ленинграда.

В Лондоне Виолончельный концерт Шостаковича поставили в программу вместе с Вариациями и фугой Б. Бриттена, и это стало поводом для знакомства с замечательным английским композитором, вскоре ставшим другом Шостаковича. В Париже огромный успех имело исполнение Восьмой симфонии. Впервые Шостакович наблюдал отклик зарубежной публики на свое произведение о трагедии войны - спустя пятнадцать лет после победы симфонию слушали уже не только те, кто знал войну, но и молодежь, воспринимавшая ее как историю. Затем Шостакович посетил Голландию, Бельгию, снова Францию, Италию и Швейцарию, где советских музыкантов приветствовал Эрнест Ансерме - организатор и бессменный руководитель (с 1918 года) одного из лучших европейских музыкальных коллективов - симфонического оркестра Швейцарии. Ансерме еще в тридцатые годы трижды гастролировал в Ленинграде, и Шостакович не пропускал ни одного его концерта, восхищаясь мастерством выдающегося дирижера.

В Вене на заключительном концерте играли Пятую симфонию. Австрийская газета писала: "Какое сочинение!.. Здесь звучит исповедь композитора, и именно так трактуют симфонию ленинградцы. Зал почувствовал это, и долго сдерживаемое возбуждение, сокрушая все препоны, прервалось водопадом восторженных аплодисментов".

Весной 1949 года на Невском проспекте в доме № 30 открылся филармонический зал, предназначенный для камерных концертов. Собственно, зал не был нов: в здании, построенном архитектором В. В. Растрелли, еще в конце XVIII века устраивались концерты. Дальнейшая история зала связана с семьей Энгельгардтов - больших любителей музыки, почитателей и друзей М. И. Глинки. Архитектор П. Жако перестроил его так, что уютное помещение стало основным концертным залом города; в нем не раз бывали А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, М. И. Глинка, выступали Ференц Лист, Антон Рубинштейн, Клара Шуман, Полина Виардо.

С начала XX века в доме сменилось несколько владельцев, не проявлявших должной заботы о сохранении этого памятника градостроительства. Во время Великой Отечественной войны зданию были нанесены значительные повреждения от разрыва фашистской бомбы. Строители по проекту известного советского архитектора В. А. Каменского с высоким качеством выполнили огромный объем реставрационных работ. Новому концертному залу присвоили имя М. И. Глинки, назвав зал в отличие от Большого - Малым филармоническим. Шостаковичу пришлись по душе его акустические качества, обстановка, скромное убранство.

Художественное руководство Филармонии привлекло Шостаковича для участия в концертах - премьерах его камерных произведений. 23 и 28 декабря 1952 года в этом зале в двух концертах лауреат Государственной премии СССР Татьяна Николаева впервые сыграла Двадцать четыре прелюдии и фуги для фортепиано - гигантское по размеру произведение (два с половиной часа звучания), в котором, как отмечает первая исполнительница, отражается "всеобъемлющий диапазон человеческих чувств: от скорби и трагедии до веселого задора, шутки и ликования". Здесь же Квартет имени Бетховена осуществил ряд премьер квартетов Шостаковича. 7 октября 1956 года исполнялся Шестой квартет. В начале 1960 года Шостакович написал Седьмой квартет, посвятив его памяти Нины Васильевны Шостакович. Произведение исполнялось в зале имени Глинки 15 мая 1960 года. И уже в октябре - вновь в том же зале - звучал Восьмой квартет, написанный в Дрездене. Композитор поехал в Германскую Демократическую Республику сочинять музыку для фильма "Пять дней - пять ночей", в создании которого участвовали советские и немецкие кинематографисты. Следы войны в Дрездене произвели на него столь сильное впечатление, что, отлояшв сочинение киномузыки, он занялся квартетом, посвятив его памяти жертв фашизма и войны.

Артисты Квартета имени Бетховена были первыми исполнителями почти всех инструментально-ансамблевых сочинений Шостаковича; к моменту окончания Пятнадцатого квартета из состава коллектива оставался лишь первый скрипач Д. Цыганов. Ждать Шостакович не мог. Всегда нетерпеливый, стремившийся побыстрей услышать свою музыку в живом реальном звучании, ощутить отклик людей, он теперь торопился вдвойне, понимая, что времени ему отмерено немного. Ноты Пятнадцатого квартета попросил Ленинградский квартетный ансамбль имени С. И, Танеева, игравший все предыдущие шостаковичские квартеты, имевший большой опыт истолкования новых сочинений.

Возвращаясь через Москву из Швеции после гастролей, участники ансамбля получили от Шостаковича ноты и через две недели играли ему Квартет. Премьера состоялась в ноябре 1974 года в присутствии автора в зале имени М. И. Глинки.

В 1960 году в Ленинграде открылся еще один зал камерной музыки, на Выборгской стороне: его назвали Ленинградским Концертным залом и первую программу посвятили Шостаковичу, пригласив автора на торжество открытия.

На концерте в Большом зале Ленинградской государственной филармонии им. Д. Д. Шостаковича

С тех пор в Ленинграде утвердилась традиция: сезон в камерных залах начинать авторскими концертами Шостаковича; для них отбирались лучшие сочинения разных лет в исполнении ведущих советских артистов. Когда позволяло здоровье, Шостакович старался бывать на этих концертах, и возникала атмосфера особенно приподнятая, праздничная.

С концертов в Малом зале он обычно пешком возвращался в квартиру № 126 дома № 9 по улице Софьи Перовской. Здесь после смерти матери в 1955 году поселилась старшая сестра Мария, старавшаяся и в этой квартире сохранить те же "дмитровские" вещи - рояль, старый шкаф, большой стол, рукописи и письма молодого Шостаковича, собранные когда-то Софьей Васильевной.

Совсем небольшое расстояние он проходил медленно, опираясь на палку, останавливался у Дома книги напротив Казанского собора, всматривался в близкие его сердцу места, связанные с занятиями у Глазунова, с первыми концертами.