На благо россиянам

В переписке с друзьями Модест Петрович Мусоргский обронил такую фразу: "Соединение крепостной с аристократом-помещиком... на благо россиянам". А суть дела в том, что дед композитора Алексей Григорьевич, потомственный дворянин, женился на своей дворовой. По мнению биографов, этот неравный брак "вдохнул в угасающий род Мусоргских живительное обновление, благодаря которому явился на свет гениальный Модест".

О "романтической" истории деда и бабушки композитора написано немало. Однако все это чистый вымысел, ибо авторы не располагали никакими иными сведениями, кроме коротенькой записи в родословной: "Женат на своей крепостной Ирине Георгиевне Егоровой". В одном из таких вольных сочинений говорится, что Ирина была "любимой горничной покойной барыни... впоследствии ключницей... а потом и настоящей хозяйкой имения. Рождение сына Петра еще больше укрепило ее положение в доме: от первого брака у Алексея Григорьевича не осталось сыновей". В другой книге сообщается, что дед композитора "блестящий офицер... влечение сердца... поставил выше карьеры и женился на простой крестьянке..."

Как же было в действительности? С той поры минуло больше двух веков. Как известно, крестьян в дворянские родословные книги не записывали. Потому-то Ирина Егоровна так и пребывала в безвестности: "без роду, без племени", без указания возраста и даже без фамилии.

И опять помогли уникальные "Исповедные росписи", хранившиеся в Великолукском архиве. В старой энциклопедии недаром говорится: "В некоторых случаях исповедные книги имеют доказательную силу метрических книг".

Внимательное изучение "Исповедных росписей" и других документов помогло восстановить картину жизни Мусоргских.

Прадед композитора Григорий Григорьевич вышел в отставку в звании ротмистра очень рано, вероятно, по состоянию здоровья, и умер, не дожив до тридцати лет. В родовом имении Полутино остались его жена Надежда Яковлевна со своей матерью, тоже вдовой, и тремя детьми: Николаем, Алексеем и Елизаветой. Сыновья подросли и стали военными, как велось в роду Мусоргских: жаловали их вотчинами только за ратную службу. Старший брат Николай Григорьевич, корнет конной гвардии, вышел в отставку рано, как и его отец - по болезни. Алексей Григорьевич, дед композитора, начал службу в лейб-гвардии Преображенском полку сержантом. Позже в звании капитана был переведен в Архангелогородский пехотный полк. Почему же его отчислили из гвардии?

Обычно в пехоту списывали за какие-то провинности, как указывает А. П. Лопырев,- "за нечистую игру в карты, например, или за многократные дебоши в пьяном виде". Удивительно, но это предположение недавно подтвердилось. Ирина Борисовна Голубева побывала в Калининском областном архиве и обнаружила новые интересные документы. В их числе "Дело об избиении капитаном-исправником А. Г. Мусерским канцеляриста Никифорова". Дед композитора "с свирепым видом избил канцеляриста в разные места" только потому, что не понравилось его поведение. Этот факт показывает, что характер у Алексея Григорьевича был вспыльчивый и он его не сдерживал, мог обидеть беззащитного.

В пехоте Алексей Григорьевич прослужил всего год. Покинуть военную службу ему помогли обстоятельства. В 1785 году Екатерина II подписала "Указ о вольности дворянства", который освобождал дворян от обязательной военной службы. Этим правительство решило укрепить экономику сельского хозяйства, и именно с этого периода начинается массовое поселение бывших военных в своих вотчинах и происходит развитие и обновление имений, расцвет провинциальной культуры.

Алексей Григорьевич уволился из полка 14 апреля 1785 года. Был ли он блестящим офицером, как изображали его авторы книг? Пожалуй, нет - на службе ничем особым не отличился, "в походах не участвовал", а звание секунд-майора получил к отставке "на его пропитание". На этом военная и всякая другая служба закончилась, и утверждать, что он "влечение сердца поставил выше карьеры", нет никаких оснований.

Карево. 1978 г.

Поселился Алексей Григорьевич в Кареве, так как главное родовое гнездо занимал старший брат Николай Григорьевич. Братья числились холостыми.

История Карева представляет особый интерес, а между тем она была неизвестна даже главным биографам композитора. Сведения, приведенные ниже, публикуются впервые.

Карево упоминается в 1670 году: "сельцо Алексеевское под выткою над озером Жисцома ныне слывет Карево". Вытка - старинное слово, означавшее долю, участок земли для платежа податей. В документах XVII - XVIII веков это селение так и пишется с двумя названиями, и только в начале XIX столетия окончательно закрепляется одно имя - Карево. Можно предположить, что первое название связано с именем царя Алексея Михайловича, так как именно он даровал эти земли предкам композитора. Кроме Карева сюда входили несколько сел и деревень, а родовое имение Полутино находилось в двадцати верстах от Карева на реке Торопе. Карево всегда именовалось сельцом, а не деревней, а это значит, что здесь был господский дом. Однако, как показывают документы, имение это было "запасным", и большею частью здесь жили одни дворовые. Из записи, сделанной более двух веков назад, известно: "В Кареве водворен дворовый человек Федька Родионов с братом своим Мирошкою... У Федотки три сына: Лукьянка шести лет, Афонька четырех лет, Тимоха двух лет... во дворе крестьянин Терешка Лаврентьев и два сына - Викушка и Савка..." Разумеется, здесь жили и их матери, жены, сестры, но в старых документах называют только лиц "мужеска пола".

Дед композитора вышел в отставку в двадцать семь лет. В эти годы в Кареве значились два двора - господский дом и людская, а также хозяйственные постройки. Ни парка, ни сада на усадьбе не было, так как вся свободная земля использовалась под пашню. Дворовые и крестьяне, как записано в "Экономических примечаниях", обрабатывали землю "на себя и своего господина". Женщины кроме полевых работ "упражнялись в домашних рукоделиях", то есть пряли шерсть, ткали холст и сукно "для себя и для господина". Каревское имение не приносило большого дохода: почвы - иловатые, урожаи низкие, сенокосные угодья скудные, как говорили крестьяне,- в траве "блоху можно сыскать". Даже природные дары не баловали: лес занимал небольшое пространство "по болоту, редкий, дровяной, с березой, осиной и ольхой". В нем "набегом бывали зайцы и белки". Зато в имении водились в большом количестве певчие птицы: "соловьи, дрозды, скворцы, чижи, щеглы, а в поле жаворонки и коростели".

Алексей Григорьевич обновил усадьбу, как требовали образ жизни холостяка, его вкусы и, конечно, средства. Документы показывают, что он не искал влиятельных связей, не отличался и особым усердием в хозяйстве, продавал то, что принадлежало предкам, как, к примеру, деревню Татырино. Поддерживал дружбу с ближайшими соседями, особенно с Чириковыми из Наумова. Алексей Григорьевич проводил время в основном в обществе своих дворовых, среди которых на первом месте значился его денщик из крепостных Семен Емельянов, прошедший с барином всю военную службу. В Кареве жили еще семь холостых мужчин и дворовые девицы. Первым нарушил холостую жизнь Семен Емельянов, взяв в жены крестьянку Прасковью Карпову, которая была на восемнадцать лет его моложе. Вслед за ним встали под венец и другие холостяки, и каревская усадьба стала своеобразным семейным общежитием. Вскоре нашел себе подругу и барин, но выбор его пал не на дворянку, хотя в Уезде было немало невест в помещичьих усадьбах.

По "Исповедным росписям", в Кареве появилась новая "дворовая девица" Ирина Егорова. Откуда она взялась? Ни в одном из пяти имений, принадлежавших Мусоргским, Ирина не значилась. Может быть, Алексей Григорьевич ее купил? Думать так основания были: дед композитора, как записано в "Ревизских сказках", продавал детей-сирот помещице Пелагее Турчиной в Смоленскую губернию и покупал взрослых крестьян у великолукского помещика Петра Сафронова. Но среди приобретенных Ирины не было. Где же ее следы? Оставался еще вариант - пересмотреть списки крестьян всех ближних приходов, а их только в одном Торопецком уезде более пятидесяти, и в каждом десятки деревень, сотни имен...

После долгих поисков "похожая" Ирина обнаружилась в списках погоста Платичино в деревне Юрьево, которая находилась в трех верстах от Карева и входила во владения Алексея Григорьевича. Разумеется, чтобы точно установить личность, пришлось параллельно пересмотреть другие документы.

Родилась Ирина в 1776 году в маленькой, из двух дворов, деревеньке Юрьево в семье крепостных крестьян Ивановых. Ее прадед и дед - оба Иваны - прожили по сто с лишним лет. Долгожителями были прабабка и бабка. В многодетных семьях прадеда, деда, отца рождались больше мальчики - будущие работники. Потомственное имя Иван особо почиталось. У Ирины было три брата, которые в документах именовались Иван-первый, Иван-второй, Иван-третий. Вероятно, как и принято, у всех были еще и свои прозвища, из которых потом нередко образовывались фамилии. Четвертого брата - Сергея барин сдал в рекруты.

В Юрьеве Ирина жила до семнадцати лет. Что же разлучило ее с родителями? Конечно, в этом возрасте могли ее сосватать такие же крепостные крестьяне из соседних деревень, а после венчания и свадьбы жила бы она невесткой в чьей-либо большой семье. Но Ирине выпала иная судьба. Ее вместе с младшим братом Иваном перевел к себе в Карево Алексей Григорьевич в качестве дворовых. Ирина на восемнадцать лет была моложе барина. Вскоре по "Исповедным росписям" она уже значилась как "вдова Ирина Егорова" с припиской "ея дети - Петр". Вдовами в документах называли не только лишившихся законного мужа, но и тех, у кого дети рождались вне брака. Только таким отчества не давали, а именовали "Богдановы", то есть богом данные. Вспомним фразу из одной книги: "От первого брака у Алексея Григорьевича не осталось сыновей". По документам архива, никакого "первого" брака у деда композитора не было, и он числился холостяком до шестидесяти лет. А вот Ирина была замужем дважды. Согласно метрической записи в ноябре 1801 года, ее обвенчали с дворовым человеком Львом Парфеновым. Может быть, по традиции, известной из литературы и воспоминаний стариков, помещик хотел прикрыть свой грех и выдал Ирину с ребенком за крепостного? От брака с крепостным у Ирины появился сын Авраам. Однако молодой муж, ровесник Ирины, скоро исчезает из "Исповедных росписей". Куда? Не исключено, что его отдали в рекруты, чтобы молодая солдатка осталась "свободной": и такие варианты известны в литературе. Позже разгадка нашлась в "Ревизских сказках" - Лев Парфенов умер через два года после женитьбы, и Ирина снова стала числиться вдовой, теперь уже законной.

В 1807 году в Полутине умер, так и не женившись, Николай Григорьевич и все оставил по завещанию младшему брату.

Алексей Григорьевич становится единственным хозяином всех владений. Во время жизни в Кареве дед композитора жертвовал на содержание Одигитриевской церкви в Пошивкине, теперь же на свои средства он начинает строить вместо деревянной Успенской церкви каменное здание. В новом храме два зала названы в честь святых Николая и Алексея - дань памяти умершему брату и поклонение своему ангелу-хранителю Алексею.

Алексей Григорьевич переезжает в Полутино и забирает Ирину с детьми - у нее родились от барина еще две дочери: Олимпиада и Надежда.

В Кареве все эти годы, как и раньше, снова живут только дворовые. Среди коренных обитателей две семьи: Степан Пахомович Иванов с женой и пятью детьми и вдова Прасковья Карповна Емельянова, тоже с пятью детьми. А в Полутине по записи за 1817 год значится "секунд-майор Алексей Григорьев Мусерской - холост", а в списке дворовых - вдова Ирина Егорова и "ея дети Петр, Авраамий, Олимпиада, Надежда", все Богдановы. Конечно, священник знал, чьи это дети, но по-иному именовать незаконнорожденных в официальных документах он не имел права.

Каково же было фактическое положение Ирины и ее детей? Скорее всего, жила она при помещике на правах жены и барыни. А дети - Петр, Олимпиада, Надежда,- даже если судить по их почерку в документах архива, получили хорошее образование. Однако все эти барские, а точнее, отцовские милости не коснулись Авраама, рожденного от брака с крепостным,- он так и числился неграмотным и дворовым.

Время шло, дед композитора старел и, видимо, сознавал, что другую семью, "благородную", ему уже не завести. И в 1818 году в Успенской церкви состоялось венчание "Алексея Григорьева сына Мусерского 60 лет с Ириной Егоровой..."

Чтобы совершить обряд, пришлось крепостную назвать "торопецкой мещанкой", и только через два года Ирина Егоровна со взрослыми уже детьми была узаконена во всех правах указом Сената. Прошение Алексея Григорьевича собственноручно подписал 15 июня 1820 года в Царском Селе царь Александр I. В законном браке "молодые" прожили до 12 августа 1826 года, когда Алексей Григорьевич "умре натуральной болезнью", то есть по старости. После отпевания его похоронили в семейном склепе на погосте Золовье. С этих пор Ирина во всех документах пишется с "дворянским" отчеством Георгиевна (имя Егор, как простонародное, крестьянское, не значится в святцах). Как сказано, "дворянская вдова, помещица Мусорская" вела и все хозяйственные дела, правила имениями, пока не вернулся, оставив службу в Сенате, теперь уже законный наследник всех владений Петр Алексеевич Мусорский.

Когда заканчивалась работа над этой главой, в черновике я уже написал фразу: "К сожалению, дальнейшую жизнь бабушки композитора проследить не удалось". Но, увы, такое заключение покоя не принесло. Ведь в метрической записи о рождении Модеста сказано, что Ирина Георгиевна была его крестной. Значит, в это время была еще жива. Но где она находилась? По документам архива ни в Полутине, ни в Кареве, ни в Юрьеве - не значилась. Снова пришлось надолго засесть в архив, перелистать тысячи страниц рукописных книг разных погостов. И наконец радостная встреча... Оказалось, что Ирине Георгиевне вместе с дочерью Надеждой (Олимпиада вышла замуж за вдовца с тремя детьми - майора Родзянко и получила в приданое сельцо Першино в Великолукском уезде) досталась при разделе половина деревни Юрьево и "в деньгах 16350 серебряных рублей". Вероятно, жизнь в родной деревеньке, в крестьянском доме их уже не устраивала, и они купили сельцо Семенцево, принадлежавшее ранее помещику Абакумову. А в той половине деревни Юрьево, которая досталась им по разделу, все еще жила вся крепостная родня: "Егор Иванов вдовый с двумя сыновьями Иваном первым и Иваном вторым, с женою первого Ивана Прасковьею Никифоровою и сыном Андреем..." Запомним это имя: Андрей является родным племянником Ирины Георгиевны, и речь о нем пойдет в дальнейшем.

В сельце Семенцеве Ирина Георгиевна жила независимо от сына и невестки с незамужней Надеждой и холостым Авраамом, который все еще числился дворовым. Отсюда она и приезжала на крестьбины Филарета и Модеста и на другие семейные торжества и подолгу гостила в Кареве, нянчила внуков. В память о бабушке Модест Петрович оставил строки в знаменитой "Детской". В тексте, им сочиненном, няня учит молиться "на сон грядущий" и просить бога, чтобы послал он: "Доброе здоровьице бабушке добренькой, бабушке старенькой..."

Сельцо Семенцево было приписано к погосту Допша, где находилась Успенская церковь. Здесь бабушка композитора справляла все христианские обряды, в этом храме ее отпели и проводили в последний путь.

И снова новые сведения, обнаруженные И. Б. Голубевой. В "Деле об утверждении духовного завещания, составленного помещицей майоршей Ириньею Мусарскою..." 1849 года, 25 января, говорится о том, что в связи с болезнью она просит судебного заседателя приехать к ней, чтобы оформить завещание дочери "девице Надежде Мусарской".

По "Исповедным росписям" я знал, что в это же время жил здесь ее сын Авраам, и непонятно, почему Ирина Егоровна не только не завещала ему ничего, но даже не освободила от крепостной зависимости, не дала вольную. А через десять лет Надежда Алексеевна Мусоргская оставила все по завещанию своим племянницам Александре и Любови Родзянко.

Церковь неплохо сохранилась до наших дней и, как считают специалисты, представляет интерес как Редкий памятник архитектуры потому, что такие "маленькие, языческие, разнообразные, как бы игрушечные древние церкви убедительно говорят нам о талантливости нашего народа...". Теперь же значение этого храма повысилось, так как он связан с именем Мусоргского. По рассказам старожилов Модест и в детстве гостил у бабушки, и позже бывал здесь у тетушки Надежды Алексеевны, которая так и не вышла замуж, как остался холостым и ее крепостной брат Авраам.

Пока в архиве прослеживалась год за годом жизнь бабушки композитора, невольно думалось о Юрьеве, о том, сохранилась ли эта деревенька и остались ли там родственники Мусоргского по крестьянской линии. После опроса старожилов стало известно, что Юрьево ныне не существует, а жители переселились в соседнюю деревню Логово.

Весной вместе с моим постоянным попутчиком - художником Петром Дудко - поехали мы в эту деревню. В крайней к дороге избе узнали, что из юрьевских остались только старик со старухой по фамилии Баштыновы и живут они на противоположном конце деревни. Мы пошли мимо заколоченных домов. Встретили одну старушку, вторую, старика, и все они говорили: "Баштыны в коричневой изобке живут". Мы не надеялись увидеть наследников Ирины Георгиевны, так как Баштыновы ни с какого боку не подходили к ее девичьей фамилии - Иванова. Долго брели по мокрому снегу, и вот мы в "коричневой изобке". Постучали, вошли. За столом, опершись на руки, сидел худой старик, с печки выглядывала бабка. Когда познакомились, хозяин дома Иван Гаврилович Баштынов сказал:

- Юрьево после коллективизации исчезло. Теперь там не пашут, не косят - все заросло лесом и бурьяном.

Мы заговорили о жителях, и оказалось, что одни давно умерли, другие разъехались. Спросили старика о его фамилии.

- Баштын было прозвище моего деда, а отец писался Андреев Гаврила Андреевич.

Это сообщение обрадовало, и мы стали выпытывать у стариков другие имена.

- У отца была старшая сестра Федора, младшая Анна, еще Федосий... А деда звали Андрей Иванович.

Услышав эти имена, мы здесь же для верности заглянули в копии "Исповедных росписей" за 1863 год. В деревне Юрьево значилось: Андрей Иванов - сын Ивана-первого, родной племянник Ирины Егоровны. А рядом его дети: Федора, Федосий, Анна и Гаврила - отец нашего собеседника. Все сходилось, Иван Гаврилович был наследником юрьевских Ивановых и родственником композитора. В память о предках получил он самое распространенное на Руси имя Иван, как сказано в месяцеслове - "благодать божья".

К сожалению, продолжателей рода в этой семье не было, но из беседы выяснилось, что недалеко отсюда живет внучка Федосия и у нее взрослые дети.

Мы записали подробно все воспоминания о Юрьеве и роде Ивановых, с особым интересом посмотрели сохранившиеся фотографии: ведь зачастую внешнее сходство передается из поколения в поколение, и, может быть, удастся составить хоть какое-то представление о внешности крепостной "девки Ирины, присушившей барина", которая, по утверждению Модеста Петровича, "на благо россиянам" накрепко сроднила его с народом как в творчестве, так и во взглядах.

Три года минуло после нашего похода с художником к жителям Юрьева. Материалы об этой исчезнувшей деревне, а также и о бабушке композитора Ирине Георгиевне были опубликованы в газете "Советская Россия", в журнале "Нева". Поездки на родину Мусоргского продолжались. Весной мне предложил место в автобусе Иван Семенович Сармин, ученый Великолукского сельскохозяйственного института, занимающийся реставрацией парка в музее Мусоргского. С ним ехала группа изыскателей-геодезистов.

- Будем прокладывать пешеходную тропу к Юрьеву,- пояснил Иван Семенович.- Наверное, вы слышали: в этой деревне родилась бабушка композитора, и здесь намечается поставить крестьянский сруб, плетень, колодец с журавлем и открытую сцену для концертов.

Я рассказал, как "откопал" эту деревню в архиве и нашел Ирину Георгиевну.

- Не может быть,- удивился Сармин,- ведь я веду работы по московскому проекту, а там Юрьевом группа специалистов занимается.

- Выходит, не зря глотал пыль в архиве,- отвечал я шутливо,- нашел занятие москвичам.

А на душе было радостно, что Юрьево теперь возродится, не исчезнет с лица земли и из памяти людей.

У деревни Кадосно мы вышли из автобуса и пошли к Юрьеву по едва заметной тропке, которая вилась по крутому берегу ручья. Нас окружал девственный лес. Деревья были еще голые, а внизу из бурой прошлогодней листвы пробивались белые и голубые подснежники. Геодезисты обозначали тропу вешками, а когда пришли на место, стали размечать место для будущей сцены.

- По проекту Юрьево войдет во Всесоюзный туристический маршрут, а на сцене будут выступать в праздники фольклорные ансамбли,- пояснял Сармин.

Под раскидистой вербой, где планировалось построить эстраду, я решил попробовать, как звучит голос. Вспомнив наставления дирижера нашего хора, взял дыхание и спел "Молитву" из "Хованщины":

- Господи! Не дай врагам в обиду и охрани нас и домы наши милосердием твоим...

Этот хор в опере исполняют стрельцы и стрелецкие жены, и обычно зрители в театре долго аплодируют. Евгений Нестеренко рассказывал, что когда "Хованщина" исполняется артистами Большого театра за рубежом, в Париже, Милане, Софии, эта молитва стрельцов всегда повторяется, несмотря на то, что исполнение отдельных номеров оперы, особенно хоровых, "на бис" в современном оперном театре не принято. Но что делать, если занавес поднимается и опускается без конца, а овация не прекращается, пока публика не услышит этот хор еще раз! Слова и музыку Мусоргский сочинил уже в конце жизни 29 мая 1880 года в Ораниенбауме. Короткой молитвой композитор как бы хотел оградить родную Русь, ее людей и их жилища от всех зол и несчастий.

А акустика в Юрьеве была превосходная! Изыскатели дружно зааплодировали, когда я спел "Молитву". Можно сказать, что первый концерт в Юрьеве состоялся, и открыл его рядовой бас самодеятельного хора "Кант".

За ручьем в черемуховых кустах куковала кукушка, и ее глубокий стонущий альт отзывался в округе троекратным эхом. Наверное, так же звонко разносились на деревенской околице голоса юрьевских песнохорок, среди которых, может быть, находилась и Ирина.